Филип Пулман. Янтарный Телескоп

Я сказала ему, что предам тебя, и Лиру тоже, и он поверил мне, потому что я испорчена до мозга костей; он смотрел прямо мне в душу, и я боялась, что он увидит правду. Но он ничего не понял… я лгала каждым нервном и каждой клеточкой, всеми своими прошлыми делами… Я хотела, чтобы он не нашёл во мне ни капли добра, и у меня это получилось. Во мне и впрямь нет ничего хорошего — но я люблю Лиру. Откуда взялась эта любовь? Не знаю; она подкралась ко мне, как тать в ночи, и теперь я люблю нашу дочь так, что у меня разрывается сердце. Стоя перед Метатроном, я уповала только на одно: что в тени моих чудовищных преступлений эта любовь покажется крохотной, как горчичное зёрнышко, и жалела, что не натворила ещё больше злых дел: ведь тогда разглядеть её было бы ещё труднее… Но горчичное зёрнышко пустило корни, и выросший из него маленький зелёный побег расколол моё сердце надвое; я так боялась, что он увидит…

0.00

Другие цитаты по теме

Именно потому матери больше, чем отцы, любят своих детей: они прекрасно чувствуют в детях больше своего, чем отцы. По названной причине, сдается, и мы более привязаны к матери, нежели к отцу, и, по-видимому, отца мы почитаем, но только мать по-настоящему любим.

Лицо выражало одновременно высокомерную презрительность и горячее, нежное сострадание, словно он готов был любить все вещи на свете, если бы характер позволил ему забыть об их изъянах.

Я знаю, понимаешь? Я знаю все, что ты хочешь мне сказать – так что и вслух произносить не обязательно.

Самое лучшее проявление любви отца к детям — его любовь к их матери...

Дух Святой очень похож на мать, на мать милую, родную. Мать любит дитя своё и жалеет его, так и Дух Святой — жалеет нас, прощает, исцеляет и вразумляет, и радует, а познаётся Дух Святой во смиренной молитве.

Она ребенка душой укроет

И пусть морозно от злого люда,

Она любовью крепит родное,

И верой в Бога навеет чудо.

Семье в защиту найдет молитву,

И нежным сердцем дитя согреет,

И если нужно, вступает в битву,

Себя ни капельки не жалея.

И будут жизни они учиться,

Когда серьезно, когда играя,

И даже небом стает орлица,

Судьбу орленка оберегая.

Бекки вышла. Дверь захлопнулась, и она уловила за ней вздох и чьё-то задохнувшееся, прерывистое дыхание. Бекки поняла, что её выставили. Дело не в том, что её попросили провести ночь в другом купе, а в том, что тем двоим срочно хотелось… чего? Она догадывалась, и ей было стыдно. Их влекло друг к другу с силой, изумлявшей Бекки. Возможно, пройдёт несколько лет и любовь ворвётся и в её жизнь. А может быть, всё дело в том единственном человеке, которого она ещё не встретила и с которым…

Она задумалась, наступит ли когда-нибудь в её жизни час, когда она перестанет думать о нём: мысленно говорить с ним, заново переживать все минуты, проведённые вместе, мечтать услышать его голос и почувствовать прикосновение его рук, его любовь. Раньше ей и не снилось, что можно полюбить кого-нибудь так сильно; из всех её удивительных приключений это было самое удивительное. Ей казалось, что нежность, оставленная в её сердце этой любовью, похожа на ушиб, который никогда не пройдёт и который она будет лелеять вечно.

Самое лучшее проявление любви отца к детям — его любовь к их матери...

Но вскоре, в ближайшие несколько месяцев, Уилл постепенно и против своего желания осознал, что враги, которых боится мать, находятся не во внешнем мире, а в её собственном мозгу. От этого они не делались менее реальными, менее страшными и опасными; наоборот, это значило, что он должен охранять её ещё более внимательно. Тогда, в супермаркете, Уилл притворился довольным, чтобы не расстраивать мать, и с тех пор какая-то часть его сознания всегда оставалась настороже, прислушиваясь к её тревогам. Он любил свою мать так горячо, что готов был умереть, защищая её.