За стеклом замелькали колонны станции; поезд остановился. Саша дал толпе подхватить себя и медленно поплыл к эскалаторам. Работало два; Саша ответвился в ту часть толпы, которая двигалась к левому. В его голове потекли медленные и обычные для второй половины дня угрюмые мысли о жизни.
Просто когда человек тратит столько времени и сил на дорогу, и наконец доходит, он уже не может себе позволить увидеть все таким, как на самом деле... Хотя это тоже не точно. Никакого «самого дела» на самом деле нет.
Саша прошел было мимо, а потом, по приобретенной в игре привычке, вернулся и посмотрел, не стоит ли сразу за ней, как это обычно бывало в лабиринте, кувшин с восстанавливающим жизненную силу напитком. Кувшина не было, зато стояли сразу три бутылки семьдесят второго портвейна.
Как всегда, вид вечернего города навевал печаль. Вспоминалось что-то забытое, и сразу же забывалось опять, и это что-то больше всего было похоже на тысячу раз данную себе и уже девятьсот девяносто девять раз нарушенную клятву.
– А ты вчера Люсю напугал даже. Она сегодня мне говорит: «Знаете, Борис Григорич, как хотите, а мне с ним в лифте одной страшно ездить».
– Я с ней в лифте ни разу не ездил, – сказал Саша.
– Так поэтому и боится. А ты съезди, ***у ее схвати, посмейся. Ты Дейла Карнеги читал?
– А чем я ее напугал? – спросил Саша, соображая, кто такая Люся.
Господи, как же погано должно стать потом, чтобы можно было жалеть о том, что происходит сейчас...
В детстве счастлив потому, что думаешь так, вспоминая его. Вообще, счастье — это воспоминание.
Во сне следовало быть дисциплинированным гражданином и тщательно следить за речью, чтобы неосторожным словом или увесисто брошенной мыслью не оскорбить чувства других.
— Но в чём смысл? — спросил я. — Что, так всю жизнь глядеть на небо и облака? У нас этого мужичонку, — я кивнул на экран, — со времен Петра Первого пытаются одеть во что-нибудь европейское. И сбрить ему бороду…
— Знаю, — сказала Софи. — Колониальная эксплуатация, Рама. Западный образ жизни требует от человека чудовищного количества игры. Каждый день, каждый миг. Западная культура построена на одной тайной аксиоме — что жизнь, протекающая в визуально привлекательных формах, уже в силу этого является приемлемой. Аполло воспитал целые поколения доноров, реагирующих не на реальность жизни, а на картинку этой реальности. Для кинозрителя нет разницы между «быть» и «выглядеть». Ты становишься генератором визуальных образов, которые в идеале должны вызывать чужую зависть. Ты всё время занят перформансом, который должен убедить других и тебя самого, что ты успешен и счастлив. Ты всю жизнь работаешь источающим боль манекеном, сравнивающим себя с отражением других восковых персон… Если интересно, посмотри на посмертную маску вашего Петра. Многое поймёшь.
Cлайд с цитатой