Когда молчим, мы неприятны, когда говорим — смешны.
Пытаться выразить словами то, что у тебя на сердце, всё равно как втаптывать траву в землю. Но и молчать не легче.
Когда молчим, мы неприятны, когда говорим — смешны.
Пытаться выразить словами то, что у тебя на сердце, всё равно как втаптывать траву в землю. Но и молчать не легче.
И хуже может стать. Пока мы стонем: «Вытерпеть нет силы», Ещё на деле в силах мы терпеть.
Она кладет собачку на стол, стоящий на веранде, цепочка при этом позвякивает. Я говорю:
— Дай Мопи, а то я один.
Она смеется:
— Ты не один, у тебя есть я.
— Ты можешь умереть, а Мопи — нет.
— Любовь! О, Алекс, ты ведь даже не можешь понять, что это такое, настоящая любовь! Безумие, радостное и добровольное; всеобъемлющее пламя, чей жар сладостен и мучителен одновременно. Любовь матери к детям, любовь патриота к родине, любовь естествоиспытателя к истине — все меркнет перед настоящей, подлинной, всеобъемлющей любовью! Поэты слагали стихи, живущие тысячелетиями, завоеватели проливали реки крови. Простые, ничем не примечательные люди вспыхивали как сверхновые, сжигая свою жизнь в ослепительной вспышке, яростной и безудержной. Любовь... любовь. Тысячи
определений, поиск нужных слов... будто звуки способны передать эту древнюю магию. Любовь — это когда счастлив тот, кого любишь... любовь — Ведь даже все расы Чужих умеют любить, Алекс! нечеловеческой любовью — но очень и очень похожей. Тайи не ведают, что такое юмор. Брауни не способны
на дружбу. Фэнхуан неведома мстительность. Масса человеческих эмоций является уникальной, но при этом и мы не можем постигнуть... э... ну, к примеру, свойственного Цзыгу ощущения рассвета... Зато любовь — есть у всех рас! когда весь мир сосредоточен в одном человеке... любовь — чувство, равняющее нас с Богом... Не подступиться! Не выразить словами — только и выражать не надо, каждый поймет, каждый испытывал этот сладкий дурман.
Злой дух гнал его, сквозь огонь, сквозь пламя, по водоворотам и лужам, по трясинам и болотам; он ему подкладывал ножи под подушку, веревки на скамью, крысиный яд к похлебке; подбивал его скакать на гнедом рысаке через четырехдюймовые мосты за собственной тенью, как за предателем.
— Святое? — усмехнулся Эдгар. — А зачем им святое? Они солдаты.
— Знаешь, Иной, мне кажется, даже солдаты должны оставаться в первую очередь людьми. А у людей обязано быть что-то святое в душе.
— Для начала необходимо, чтобы имелась душа. А потом уж святое.
Отверженным быть легче, чем блистать
И быть предметом скрытого презренья.
Для тех, кто пал на низшую ступень,
Открыт подъем и некуда уж падать.
Опасности таятся на верхах,
А у подножья место есть надежде.
О ветер, дуй! Ты стер меня во прах,
Мне больше нечего тебя бояться!