Кто своих недостатков не видит, тот начинает искоренять недостатки ближнего своего.
Кто зло созерцает с равнодушием, тот скоро начнет созерцать его с удовольствием.
Кто своих недостатков не видит, тот начинает искоренять недостатки ближнего своего.
Как никому не вдохнуть в себя всего воздуха, так никакому уму не впитать в себя всего знания.
Блажен тот, кто знает, что он ничего не знает, и тот, кто, преуспев в познании, понимает, что чем более он познает, тем больше непознанного его окружает.
Письмена крадут у нас ум и отнимают память, понуждают нас не помнить, заставляют забывать, насаждают в нас леность ума, духа, души и памяти: в той земле, говорил Философ, многие люди заразились этой болезнью — забыли, не помнят ничего и никого, даже рода своего не помнят после того, как начали пользоваться черточками, крючками и буквами.
Книги суть бездны; когда их читаешь, каждый читает на той глубине или высоте, до которой поднялся его дух.
Ибо только миг, а не великое время несет перемены, хоть и неощутимые для наших чувств слабых.
У каждого человека есть потребность вспомнить кого-нибудь или что-нибудь, потому что это как подтверждение того, что он жил, что у него было прошлое.
... нельзя увидеть, понять, охватить целое, пока все не встанет на свое место, пока не придет время для целого, пока из малого не сделаешь большое, а из многого — единое.
Как из древнего палимпсеста,
От тебя я узнал, что Всевышний
Из дрянного слепил нас теста —
Нам любовь даже стала лишней.
Мы живем, чтоб свой путь пройти
До последнего хрипа и вздоха.
Но и смерть, как там ни крути,
Жизни факт подтверждает плохо.
Завистлив был Буквоносец, и душа его страдала и днем и ночью, как камень прибрежный от волн морских. И поэтому в моих сказаниях я представлял отца Пелазгия молью, что в какой-то предыдущей жизни (я один из всех отцов верил в это чудо, предыдущую жизнь) он всеконечно и несомненно был молью, ибо зависть — это воистину моль: как это несчастное создание пожирает одеяние, в котором родилось, так зависть снедает сердце, грызет душу, уродует тело.