Подробно бы мог рассказать я,
Какой ты в тот вечер была;
Твое шелестевшее платье
Луна ослепительно жгла.
И мы не могли надышаться
Прохладой в ночной тишине,
И было тебе девятнадцать,
Да столько же, верно, и мне.
Подробно бы мог рассказать я,
Какой ты в тот вечер была;
Твое шелестевшее платье
Луна ослепительно жгла.
И мы не могли надышаться
Прохладой в ночной тишине,
И было тебе девятнадцать,
Да столько же, верно, и мне.
А в Октябре на братский зов,
Накинув мой бушлат,
Ты шла с отрядом моряков
В голодный Петроград.
И там, у Зимнего дворца,
Сквозь пушек торжество,
Я не видал еще лица
Прекрасней твоего!
Я отдаю рукам твоим
Штурвал простого дня.
Простимся, милая!
С другим
Не позабудь меня.
Во имя правды до конца,
На вечные века
Вошли, как жизнь, как свет, в сердца
Слова с броневика.
В судьбу вплелась отныне нить
Сурового пути.
Мне не тебя, а жизнь любить!
Ты, легкая, прости...
Крепостной мечтатель на чужбине,
Отрицатель италийских нег,
Лишь о снежной думал он пустыне,
Зоркий мастер, русский человек.
И над дельтой невских вод холодных,
Там, где вьюги севера поют,
Словно храм, в дорических колоннах
Свой поставил Горный институт.
Этот строгий обнаженный портик
Каменных, взнесенных к небу струн
Стережет, трезубец, словно кортик,
Над Невою высящий Нептун.
И цветет суровая громада,
Стужею зажатая в тиски,
Как новорожденная Эллада
Над простором северной реки.
В грозный год, в тяжелый лед вмерзая,
Из орудий в снеговой пыли
Били здесь врага, не уставая,
Балтики советской корабли.
И дивилась в мутных вьюгах марта,
За раскатом слушая раскат,
Мужеством прославленная Спарта,
Как стоит, не дрогнув, Ленинград.
Я думаю о том, что жадно было взято
От жизни и от книг,
О множестве вещей, любимых мной когда-то,
Вернувшихся на миг.
О лодке в камышах, о поплавке, стоящем
В разливе тишины,
Спокойствии озер и отблеске дрожащем
Всплывающей луны.
О крутизне дорог, и радости свиданий,
И горечи разлук,
О жажде все познать, тщете именований,
Замкнувших тесный круг.
Мне не спится. На Неве смятенье,
Медь волны и рваная заря.
Мне не спится — это наводненье,
Это грохот пушек, вой завода
И такая, как тогда, погода:
Двадцать пятый вечер октября.
Знаю, завтра толпы и знамена,
Ровный марш, взметающий сердца,
В песне — за колонною колонна...
Гордый день! Но, глядя в очи году,
Я хочу октябрьскую погоду
Провести сквозь песню до конца!
Под зеленым абажуром
Он всю ночь скрипел пером,
Но, скучая по Гонкурам,
Скоро бросил сад и дом,
И теперь острит в Париже
На премьере Opera.
Пыль легла на томик рыжий,
Недочитанный вчера...
Но приезд наш не случаен.
Пусть в полях еще мертво,
Дом уютен, и хозяин
Сдаст нам на зиму его.
В печке щелкают каштаны,
Под окошком снег густой...
Ах, пускай за нас романы
Пишет кто-нибудь другой!
Осень над парком тенистым… Ложится
Золото клёнов на воды пруда.
Кружатся листья… Умолкнули птицы...
В похолодевшее небо глядится
Астра, лучистая астра – звезда.
Астру с прямыми её лепестками
С древних времен называли “звездой”.
Так бы её вы назвали и сами.
В ней лепестки разбежались лучами
От сердцевинки совсем золотой.
«Запевай, приятель, песню, что ли!
Поглядишь — и душу бросит в дрожь.
Не могу привыкнуть я к неволе,
Режет глаз мне Каспий, словно нож.
Пой, дружок! В проклятой этой соли
Без души, без песни — пропадешь».
И казах звенящий поднял голос.
Он струился долгим серебром,
Он тянулся, словно тонкий волос,
Весь горящий солнцем. А потом
Сердце у домбры вдруг раскололось,
И широкострунный рухнул гром.
Пел он о верблюдах у колодца,
Облаках и ковыле степей,
О скоте, что на горах пасется,
Бедной юрте, девушке своей.
Пел о том, что и кумыс не льется,
Если ты изгнанник и кедей1.
«О царевна! Узких щек багрянец -
Как шиповник родины моей.
Сядь ко мне. Я только чужестранец,
Потерявший дом свой, Одиссей.
Грудь и плечи, тонкие такие,
Та же страстная судьба моя.
Погляди же, девушка, впервые
В ту страну, откуда родом я.
Там на виноградники Итаки
Смотрит беспокойная луна.
Белый дом мой обступили маки,
На пороге ждет меня жена.
Но, как встарь, неумолимы боги,
Долго мне скитаться суждено.
Отчего ж сейчас — на полдороге -
Сердцу стало дивно и темно?
В призмах бинокля, дрожа, скользят
За кипятком прибоя
Щебень залива, дома и сад,
Мыса лицо тупое.
В грохоте тяжком, у черных скал,
На грозовом просторе
Поднят уже штормовой сигнал,
Дышит и ходит море...
Мне хочется вернуть то славное мгновенье,
Вновь пережить его — хотя б на краткий срок -
Пока в моих руках неспешное теченье
Вот так же будет длить струящийся песок.