Всеволод Рождественский

Крепостной мечтатель на чужбине,

Отрицатель италийских нег,

Лишь о снежной думал он пустыне,

Зоркий мастер, русский человек.

И над дельтой невских вод холодных,

Там, где вьюги севера поют,

Словно храм, в дорических колоннах

Свой поставил Горный институт.

Этот строгий обнаженный портик

Каменных, взнесенных к небу струн

Стережет, трезубец, словно кортик,

Над Невою высящий Нептун.

И цветет суровая громада,

Стужею зажатая в тиски,

Как новорожденная Эллада

Над простором северной реки.

В грозный год, в тяжелый лед вмерзая,

Из орудий в снеговой пыли

Били здесь врага, не уставая,

Балтики советской корабли.

И дивилась в мутных вьюгах марта,

За раскатом слушая раскат,

Мужеством прославленная Спарта,

Как стоит, не дрогнув, Ленинград.

0.00

Другие цитаты по теме

Под зеленым абажуром

Он всю ночь скрипел пером,

Но, скучая по Гонкурам,

Скоро бросил сад и дом,

И теперь острит в Париже

На премьере Opera.

Пыль легла на томик рыжий,

Недочитанный вчера...

Но приезд наш не случаен.

Пусть в полях еще мертво,

Дом уютен, и хозяин

Сдаст нам на зиму его.

В печке щелкают каштаны,

Под окошком снег густой...

Ах, пускай за нас романы

Пишет кто-нибудь другой!

«О царевна! Узких щек багрянец -

Как шиповник родины моей.

Сядь ко мне. Я только чужестранец,

Потерявший дом свой, Одиссей.

Грудь и плечи, тонкие такие,

Та же страстная судьба моя.

Погляди же, девушка, впервые

В ту страну, откуда родом я.

Там на виноградники Итаки

Смотрит беспокойная луна.

Белый дом мой обступили маки,

На пороге ждет меня жена.

Но, как встарь, неумолимы боги,

Долго мне скитаться суждено.

Отчего ж сейчас — на полдороге -

Сердцу стало дивно и темно?

Крепостной мечтатель на чужбине,

Отрицатель италийских нег,

Лишь о снежной думал он пустыне,

Зоркий мастер, русский человек.

И над дельтой невских вод холодных,

Там, где вьюги севера поют,

Словно храм, в дорических колоннах

Свой поставил Горный институт.

Этот строгий обнаженный портик

Каменных, взнесенных к небу струн

Стережет, трезубец, словно кортик,

Над Невою высящий Нептун.

И цветет суровая громада,

Стужею зажатая в тиски,

Как новорожденная Эллада

Над простором северной реки.

В грозный год, в тяжелый лед вмерзая,

Из орудий в снеговой пыли

Били здесь врага, не уставая,

Балтики советской корабли.

И дивилась в мутных вьюгах марта,

За раскатом слушая раскат,

Мужеством прославленная Спарта,

Как стоит, не дрогнув, Ленинград.

Я думаю о том, что жадно было взято

От жизни и от книг,

О множестве вещей, любимых мной когда-то,

Вернувшихся на миг.

О лодке в камышах, о поплавке, стоящем

В разливе тишины,

Спокойствии озер и отблеске дрожащем

Всплывающей луны.

О крутизне дорог, и радости свиданий,

И горечи разлук,

О жажде все познать, тщете именований,

Замкнувших тесный круг.

Доктор Бартоло в камзоле красном,

Иезуит в сутане, клевета,

Хитрая интрига – все напрасно

Там, где сцена светом залита!

Опекун раздулся, точно слива,

Съехал набок докторский парик,

И уже влюбленный Альмавива

Вам к руке за нотами приник.

Вздохи скрипок, увертюра мая.

Как и полагалось пьесам встарь,

Фигаро встает, приподнимая

Разноцветный колдовской фонарь.

И гремит финал сквозь сумрак синий.

Снова снег. Ночных каналов дрожь.

В легком сердце болтовню Россини

По пустынным улицам несешь.

А в Октябре на братский зов,

Накинув мой бушлат,

Ты шла с отрядом моряков

В голодный Петроград.

И там, у Зимнего дворца,

Сквозь пушек торжество,

Я не видал еще лица

Прекрасней твоего!

Я отдаю рукам твоим

Штурвал простого дня.

Простимся, милая!

С другим

Не позабудь меня.

Во имя правды до конца,

На вечные века

Вошли, как жизнь, как свет, в сердца

Слова с броневика.

В судьбу вплелась отныне нить

Сурового пути.

Мне не тебя, а жизнь любить!

Ты, легкая, прости...

Мне не спится. На Неве смятенье,

Медь волны и рваная заря.

Мне не спится — это наводненье,

Это грохот пушек, вой завода

И такая, как тогда, погода:

Двадцать пятый вечер октября.

Знаю, завтра толпы и знамена,

Ровный марш, взметающий сердца,

В песне — за колонною колонна...

Гордый день! Но, глядя в очи году,

Я хочу октябрьскую погоду

Провести сквозь песню до конца!

Осень над парком тенистым… Ложится

Золото клёнов на воды пруда.

Кружатся листья… Умолкнули птицы...

В похолодевшее небо глядится

Астра, лучистая астра – звезда.

Астру с прямыми её лепестками

С древних времен называли “звездой”.

Так бы её вы назвали и сами.

В ней лепестки разбежались лучами

От сердцевинки совсем золотой.

«Запевай, приятель, песню, что ли!

Поглядишь — и душу бросит в дрожь.

Не могу привыкнуть я к неволе,

Режет глаз мне Каспий, словно нож.

Пой, дружок! В проклятой этой соли

Без души, без песни — пропадешь».

И казах звенящий поднял голос.

Он струился долгим серебром,

Он тянулся, словно тонкий волос,

Весь горящий солнцем. А потом

Сердце у домбры вдруг раскололось,

И широкострунный рухнул гром.

Пел он о верблюдах у колодца,

Облаках и ковыле степей,

О скоте, что на горах пасется,

Бедной юрте, девушке своей.

Пел о том, что и кумыс не льется,

Если ты изгнанник и кедей1.

Мне хочется вернуть то славное мгновенье,

Вновь пережить его — хотя б на краткий срок -

Пока в моих руках неспешное теченье

Вот так же будет длить струящийся песок.