Это самое лучшее в каруселях — музыка всегда одна и та же.
Он ненавидел, когда его обзывали кретином. Все кретины ненавидят, когда их называют кретинами.
Это самое лучшее в каруселях — музыка всегда одна и та же.
Он ненавидел, когда его обзывали кретином. Все кретины ненавидят, когда их называют кретинами.
Когда солнце светит, ещё не так плохо, но солнце-то светит, только когда ему вздумается.
По-моему, он сам уже не разбирается, хорошо он играет или нет. Но он тут ни при чем. Виноваты эти болваны, которые ему хлопают, — они кого угодно испортят, им только дай волю.
У нее была удивительно милая улыбка. Очень милая. Люди ведь вообще не улыбаются или улыбаются как-то противно.
Я не глядя понял, что это Роберт Экли — он жил в соседней комнате. В нашем крыле на каждые две комнаты была общая душевая, и этот Экли врывался ко мне раз восемьдесят на дню. Кроме того он один из всего общежития не пошел на футбол. Он вообще никуда не ходил. Странный был тип. Он был старшеклассник и проучился в Пэнси уже четыре года, но все его называли только по фамилии — Экли. Даже его сосед по комнате, Херб Гейл, никогда не называл его «Боб» или хоть бы «Эк». Наверное, и жена будет звать его «Экли», если только он когда-нибудь женится.
Проходя мимо площадки для игр, я остановился и посмотрел, как двое малышей качаются на доске. Один был толстяк, и я взялся рукой за тот конец, где сидел худенький, чтобы их уравновесить, но сразу понял, что я им мешаю, и отошел.
Понимаете, девочки такие дуры, просто беда. Их как начнёшь целовать и всё такое, они сразу теряют голову.