В прошлом остается лишь то, что прошло и уже не болит.
Люди едут в Эл-Эй за счастьем и успехом, не стесняются дерзких желаний и верят в силу общения, потому что «все решают связи».
В прошлом остается лишь то, что прошло и уже не болит.
Люди едут в Эл-Эй за счастьем и успехом, не стесняются дерзких желаний и верят в силу общения, потому что «все решают связи».
Было так холодно, но стало тепло.
Было так больно, но это мне помогло.
Мне кажется я стала лучше и легче,
И выдержит небо легко мои плечи.
Предопределена ли наша судьба или мы сами меняем ее, возвращаясь в тихие, маленькие города, где нам однажды не повезло?
Прошлое может ударить — если мы сами этого хотим. И мы можем привыкнуть к боли, даже полюбить её.
Есть раны, которые куда сложнее вылечить. Шрамы, которые не исчезают. Быть вынужденным помнить события прошлого... Разве может быть пытка хуже?...
Ее голос изменился, и мне это не нравится. В нем появились какие-то кардашьянные нотки.
Помните, как вы покинули Готэм? До этих событий, до Бэтмена? Вас не было семь лет. Семь лет я ждал, надеясь, что вы не вернётесь. Каждый год я брал отпуск. Я ездил во Флоренцию, там есть кафе на берегу реки Арно. Каждый вечер я садился там и заказывал Фернет-Бранка. Я представлял себе, что вот я взгляну через столики и увижу вас вместе с женой и, может, с парой ребятишек. Вы ничего не скажете мне, я вам тоже. Но мы оба поймём, что вы справились, что вы счастливы. Я не хотел, чтобы вы возвращались в Готэм. Я всегда знал, что здесь вас не ждёт ничего кроме боли и несчастья. И я желал вам совсем другой жизни. И сейчас желаю.
Со временем внешняя шелуха облетает и в памяти остается только самое важное – человеческие отношения.
Осквернили пречистое слово,
Растоптали священный глагол,
чтоб с сиделками тридцать седьмого
Мыла я окровавленный пол.
Разлучили с единственным сыном,
В казематах пытали друзей,
Окружили невидимым тыном
Крепко слаженной слежки своей.
Наградили меня немотою,
На весь мир окаянно кляня,
Обкормили меня клеветою,
Опоили отравой меня.
И, до самого края доведши,
Почему-то оставили там.
Любо мне, городской сумасшедшей,
По предсмертным бродить площадям.