Александр Глебович Невзоров. Искусство оскорблять

Верующая публика — это всегда молоденькая дурочка, которая ищет впечатлений поярче. А реакция «больших» религий на оккультизм или сектантство — это обычное брюзжание старика-импотента, возмущенного темпераментом любовника своей вечно юной жены.

В любом случае нас мало волнуют взаимоотношения вер, религий, культов и магических практик. Да, их склоки забавны. Конечно, каждая из них претендует на единоличное обладание т. н. и «истиной» и старается очернить конкурентов.

Но на каком основании заведениям одной религиозной группировки надо придавать больший вес, чем заявлениям другой?

Единственным доводом в пользу «истинности» заявлений ортодоксов может служить только более эффектный фасон их богослужебных шапок.

0.00

Другие цитаты по теме

Патриарх, как и любой другой актер исторического театра, ровно на сто процентов «сделан» из своего костюма, грима и роли.

Примерно 800 имен античных писателей и ученых и около 1500 их произведений были утрачены навсегда в период расправы последователей Иисуса с античной литературой. В 391 году епископ Феофил дожег Александрийскую библиотеку. Там оставалось порядка 26000 томов «оскорбительной» литературы.

Массовость религиозной веры не доказывает её обоснованности или нужности. Можно взять 200 000 000 уток и выучить их одновременно крякать при виде надувного шарика. Утиное единодушие, конечно, произведет шоковое впечатление. Но оно будет не доказательством необычайных свойств шарика, а, скорее, характеристикой уток.

Всё, что мы не можем многократно проверить и повторить, не может считаться фактом в строгом смысле этого слова. А другого смысла, кроме этого, у этого слова, увы, не существует. Мы лишь можем допускать, что, возможно, дело было «так» или примерно «так».

Любое событие, как крупное, так и мельчайшее, состоит из огромного множества слагаемых. Достаточно легкого искажения любого из них, смещения любого акцента, изменения порядка нюансов — и вся огромная картина обрушивается в «неточность». А из неточности есть одна дорога — в «нефакт», то есть в беллетристику, которая отличается от сочинений Саббатини или Дюма лишь занудством.

Реальное прошлое — это россыпи вероятностей, допущений, косвенных свидетельств, артефактов, клочки воспоминаний, обрывки догадок, наборы баек и двусмысленные документы. Эти россыпи огромны, но ни в какую цельную картину они обратно никогда не сложатся.

Иллюзии — штука огнеупорная. Костры веры, пожары революций и пламя войн не причиняют им никакого вреда.

С точки зрения биологии, а тем более и химии и физики, дохлая кошка дохлой не является. Вернее, она никак не может считаться неким «безжизненным объектом».

Если мы попытаемся замерить биологическую и химическую активность в «дохлой» кошке, то мы увидим грандиозный парад жизни.

Некроз, как известно, запускает весьма живописные биологические процессы.

В покойной кошке происходит образование и размножение миллиардов новых микроорганизмов и бактерий, свершаются метаморфозы ферментов, аминокислот, газов и элементов. Кошка наполняется удивительными трансмутациями вещества клеток. Подобно невидимому сверхмощному фейерверку по её организму разлетаются захватившие власть: кадаверин, скатол, путресцин и стафилококки. Преобразовывается материя и весело атакуют друг друга новообразованные газы, кислоты и бактериальные колонии.

А на молекулярном и субмолекулярном уровне картина «дохлой кошки» ещё любопытнее. Некоторая (ничтожно малая) часть молекул и атомов вовлекается в некротический карнавал изменений, но основная часть остается стабильной и невозмутимой. Такой же, как, примерно, в кошке мурлычущей или подстерегающей мысль.

Иными словами, мы с очень большой долей вероятности можем констатировать, что при наступлении «дохлости» на квантовом уровне вообще ничего не произошло. Начиная с уровня химических элементов и ниже, факт т. н. «смерти» воспринят с абсолютным безразличием или попросту не «замечен».

Как видим, т. н. «смерть» ломает лишь биологическую индивидуальность конкретной кошки, но все составлявшие её «микродетали», разумеется, живут, здравствуют и ждут новых трансмутаций.

Вряд ли им суждено когда-либо ещё сложиться в кошку, быть может им предстоит стать тыквой, сигаретой или лысиной премьер-министра.

Драма отсутствует. Свершилась всего лишь ещё одна метаморфоза живой материи. Таких метаморфоз ежесекундно происходит (по самым скромным подсчетам) квадриллионы.

Дело в том, что биологическая, а тем более химическая и физическая смерть есть абсолютное недостижимое состояние. По крайней мере, у нас нет ни малейшей возможности представить вероятность такого события.

И разумеется, нет никаких шансов его описать.

У нас есть лишь наше штатное «мычание» парантропов, которые с помощью нескольких звуков, жестикуляции и драматического выпучивания глаз пытаются характеризовать работу коллайдера.

Между индивидуальностью ученного и его открытием нет вообще никакой связи.

В XVII столетии наука была откровением, переворачивающим жизнь всякому, кто с ней соприкасался. Это было время, когда «книги не читались, а выучивались наизусть», а наличие знаний могло либо дорого обойтись их обладателю, либо стать причиной его возвышения и невероятного благополучия.

«Историческое знание» гнется и рихтуется, приспосабливаясь к обслуживанию любой цели и идеи. Так как у этого знания нет никакого реального фактологического костяка, то оно крайне пластично. У него нет констант и даже догматов. С ним можно вытворять всё, что угодно.