— ... Теоретически можно идти с радароскопом, но вы когда-нибудь пробовали ходить в горы с таким снаряжением?
Пиркс признался, что не пробовал.
— И не советую. Это самый сложный способ самоубийства.
Они шли на скорости, от которой, как их безмятежно предупредил водитель, «рано или поздно вытекут глаза».
Ведь каждый человек — это ходячая геологическая формация, прошедшая через тысячу раскаленных эпох и еще через тысячу — ледниковых, когда слои оседали на слои... Сначала тот, начальный, первый и потому ни с чем не сравнимый мир ребенка до знакомства с языком, — мир, который позже гибнет, поглощенный стихией речи, но все же таится где-то на дне. Это вторжение красок, форм и запахов в мозг, вторжение через органы чувств, открывшихся сразу после рождения... и лишь потом начинается разделение на мир и не-мир, то есть на «не-я» и «я». Ну а потом — это половодье гормонов, эти противоречивые, на разных уровнях программы влечений и убеждений... История формирования человека — это история сражений мозга с самим собой.
Космос не поменяешь местами с чем-то еще, как дерево; потому-то, должно быть, мы перед ним так беспомощны.
Тогда вся наша человечность — это только сумма наших дефектов, наших изъянов, нашего несовершенства; это то, чем мы хотели быть и чем быть не можем, не умеем, то есть просто зазор между идеалом и его осуществлением?
Год назад у меня был американский писатель из рода экспериментаторов, который хвалил мои книги за то, что он их не понимает, так как считал это доказательством их оригинальности.
Одеваться не хотелось: в невесомости это оборачивалось сложной процедурой, состоящей из серии неуверенных скачков и возни с отдельными частями туалета.
А благоразумие... Боже мой... Если бы люди были благоразумны, мы бы здесь не оказались. Что благоразумного в ракетах, которые летят к звездам?
Скорее тут пригодилась бы философия, чем космодромия: стоицизм, фатализм и даже, если Вычислитель вдруг невероятно ошибся, кое-что из эсхатологии.
Cлайд с цитатой