Марта Кетро. Улыбайся всегда, любовь моя

Вещи которые сбивают с толку: когда человек, заведомо нелюбящий, занимаясь сексом, прикасается с такой нежностью, что кожа твоя превращается в свет. Невыносимо осознавать, что он, «делая любовь», ничего к тебе не чувствует. Нелюбящий может быть страстным или умелым, но вот этой бессердечной нежности — не нужно, потому что после наступает такая степень растерянности, которая надолго оставляет тело печальным и безблагодатным; занятие сексом с тем, кого разлюбила или давно не видела: потом рискуешь проплакать всю ночь, прижимая к лицу майку с абсолютно чужим, а прежде родным, запахом — горюя от того, что так люто, бешено равнодушна.

29.00

Другие цитаты по теме

Возможно, всё дело в том, что, называя наши сложносочинённые чувства любовью, мы растягиваем и разрываем это понятие, сминаем хрупкую конструкцию отношений, а в результате остаёмся ни с чем. Любовь заметно проще, чем объекты, на которые мы пытаемся её натянуть. Ну, это как надеть презерватив на шевелящуюся руку с растопыренными пальцами.

Иногда так остро вдруг понимаешь, что вне зависимости от времён и масштаба личности чувства не изменяются – любовь, разочарование, отчаяние.

Мы сплёвываем ту же горечь, что сводила рот людям три века назад, и та же нежность расплавляет кости и растворяет мысли нынешней девочке, как и какой-нибудь восьмисотлетней давности даме, влюбленной в менестреля. Трубадура. Трувера. Миннезингера, наконец.

Моя любовь длится, пока помню вкус кожи в семи местах: за ухом, над ключицей, под коленом и на сгибе локтя, между лопатками, над ягодицами и в ямке возле французской кости.

Возможно, всё дело в том, что, называя наши сложносочинённые чувства любовью, мы растягиваем и разрываем это понятие, сминаем хрупкую конструкцию отношений, а в результате остаёмся ни с чем. Любовь заметно проще, чем объекты, на которые мы пытаемся её натянуть. Ну, это как надеть презерватив на шевелящуюся руку с растопыренными пальцами.

После нашей первой ночи я ехала домой с выражением лица, за которое в метро могут побить. Восемь утра, толпа, разъярённая самим фактом своего существования, а у меня разнузданное блаженство на физиономии и счастливо расслабленное тело, по которому изредка пробегает сладострастная судорога.

Но только что тогда останется от любви, если не холодеть, не задыхаться, не сгорать каждый раз, когда он просто смотрит, молчит или произносит всю эту потрясающую, невозможную, косноязычную фигню?

Я наслаждаюсь своей уязвимостью. Он предлагает встретиться около метро, и я решаю, что в дом он меня не позовет и вообще собирается со мной расстаться. А он хочет всего лишь зайти в магазин.

Он говорит мне на прощание: «Я был так рад с тобой», – и я прихожу к выводу, что продолжения не будет, потому что он собирается со мной расстаться. Или – о какой-то своей девушке – «я живу с ней». А меня охватывает жар, и сердце совершенно банально останавливается, потому что он конечно же «собирается со мной расстаться». (Все время на этом попадаюсь: я-то иначе пользуюсь словами, и мне сразу в голову не приходит, что «был» не обязательно означает «а теперь не буду». Что человек может сказать «жить» в смысле «совокупляться», а не «жить вместе». Только когда он трижды повторил «она на нем женилась», стали закрадываться кое-какие сомнения – может, не всегда «собирается со мной расстаться»?)

Любовь моя, почти три месяца я была счастлива с тобой. «Как никогда в жизни», – скажу я. «Тебе это только кажется», – скажешь ты.

... она приходит

и с нею страсть, раздирающая сердце и сокрушающая

разум, но не в страсти она;

после страсти боль, но не в боли она;

после боли отчаяние, но не в отчаянии она;

и ни в ревности, ни в ненависти, ни в нарочитом

равнодушии ее нет;

только в молчании, которое приходит после всего, – она.

И к сожалению, если прямо начать с молчания, ее тоже там не будет – только в молчании после всего.

«Исцели меня», — подумал он, не отдавая себе отчета в своих мыслях, надеясь на обновление. Он испытал жгучую боль, когда сорвал коросту прежней жизни, предстал открытым и неуверенным в себе перед этой женщиной, перед волной нового. Дыхание снова участилось. Чувства выплеснулись наружу, смешались (прекратили гноиться) и начали рассасываться, залечиваться, обретая новую форму — форму шрама.