— Труд сделал из обезьяны человека.
— Из меня он человека не сделает.
— Вы против Маркса?
Я показал ему ладони, натертые рукояткой мотыги.
— Я против мозолей.
Пока она рассказывала о своём злополучном романе, я догадался, какой фактор её натуры в докладе не учтен: хрупкое равновесие телесной робости и чувственной дерзости, — первая разжигает мужчину, вторая в зачётный миг обрекает на погибель.
Эта история – всё равно что книга, которую дочитал до середины. Не выбрасывать же её в урну.
Вырисовывался образ девушки хоть и симпатичной, но замкнутой; живущей умом, а не телом, однако с мучительно дрожащей в груди пружинкой, что ждет лишь слабого прикосновения, чтобы распрямиться.
Нарушить запрет или нет — каждый определял сам, в зависимости от личных склонностей: я предпочитаю один сорт сигарет, ты — другой, что ж тут терзаться?
Осенью, ну, прошлой… я и подумать боялась тогда. И подумать боялась, что любовь к тебе в разлуке ослабнет. Она разгоралась все ярче и ярче. Черт знает почему, ты был мне ближе, чем кто бы то ни было прежде.
— Что-то не так?
— Всё так. Просто теряюсь в догадках, что за недобрый бог заставляет тебя, прелестное дитя, вздыхать по такому дерьму, как я.
Эта встреча, этот таинственный... ну, что ли, знак её сияния, её сияния — моему сумраку, преследовал меня несколько недель.
Cлайд с цитатой