— Вы знаете, что я такое.
— Да. И я здесь.
— Вы знаете, что я такое.
— Да. И я здесь.
— Я знаю, что вы верите в слово божье.
— Я верю в то, что мы сами делаем себя теми, кто мы есть. И кровь на наших руках, не бога.
— Что же делать этим людям, тем, кто был избран?
— Противостоять банальности.
— Быть не как все. Но разве это не ужасное проклятие, быть оторванным от общества?
— Быть необычным, могущественным, разве это не божественный дар?
— Одиночество.
— Поиск.
— Чего?
— Подобного себе.
— Такого, как вы.
— Такого же исключительного.
— Но тогда вы не будете уникальны.
— А также одиноким.
— Знаете ли вы, скольких я убил? В Африке мы стояли по колено в крови. Было время, когда я охотно убил бы и вас. Возможно, наступит день, когда я охотно это сделаю. А пока вы мне пригодитесь.
— И не более?
— Чего еще? Простить вас? Ищите прощения в своей церкви, здесь вам его не найти!
— Вы хотя бы на МИГ представляли, через ЧТО я прошла?! Эта непростительная ошибка стоила мне всей жизни. Думаете, вы страдали? Думаете, вы видели кровь? Думаете, вы ходили по трупам?! Разложите их отсюда и до самого горизонта, — а я все равно зашла еще дальше! Вы слабый, похотливый и самовлюбленный человек! Как смеете вы заговаривать со мной о смерти?!
— Тогда будем говорить о ней вместе.
Будь я постарше, заметила бы нечто большее за этим смехом, за столь легкой и непринужденной беседой... Нельзя сказать, что в воздухе весело напряжение, — его не могло быть между столь близкими семьями. Нет.… Это скорее было больше похоже на трепет, когда кричишь слова в бездну, и они возвращаются на поверхность, будучи искаженными до неузнаваемости. Возможно, такова взрослая жизнь?..
И в ту ужасную ночь, когда это произошло.… Разве тогда случилось что-то особенное за ужином? Нет… Я такого не припомню.
— Был и ещё один человек, он говорил, что живёт только ради того, чтобы защищать меня.
— Что с ним случилось?
— Он ушёл.
— Какой же ты жалкий. Вечно скрываешься за чужой личиной. Ты что, боишься?
— Постоянно. Но знаешь, чего я боюсь больше всего? Пустой жизни.