— Твою мать!
— Чью это?
— Мою, мою, господин комиссар. Я не видел, что это вы.
— Твою мать!
— Чью это?
— Мою, мою, господин комиссар. Я не видел, что это вы.
— Что ж, придется заказать вам отдельный номер с решетками на окнах. Сбыт наркотиков.
— Отлично. Я расскажу о ваших методах следователю.
— И в присутствии своего адвоката. Даже пишущие машинки устали от этих фраз.
— А ты вообще заткнись. С твоей рожей больше заработаешь на панели, чем в полиции.
— Это очень любопытно. С какими рожами служат на панели и сколько зарабатывают в полиции, вам, я вижу, известно. Не случалось ли нам встречаться прежде?
— Судимостей нет, перед законом чиста и непорочна.
— Поздравляю, мадам. Непорочность, даже юридическая, большая редкость в наши дни.
— Я вам правду сказал, господин комиссар. Вы меня посадите?
— Пока погуляй на воле. Я охочусь на волков, а не на баранов.
— Стан, я хотел спросить себя...
— Валяй, спрашивай, если не расхотел.
— Мой отец, он был какой?
— Добрый.
— Я не про то. Он был хороший легавый?
— Забудь слово «легавый». Так говорит тот, кто нас не любит. Он был классным полицейским.
— А я, наверное, займусь чем-то другим.
— И правильно сделаешь. Профессия не из лучших.
— А почему же вы не бросили ее?
— Да мы собирались, только не получилось...
— Открывай сейф.
— Но я не могу, я не знаю шифра.
— П-38 специальной конструкции. Скорость пули 442 метра в секунду. Убеждает?
— Составьте рапорт о югославах с улицы Орденер. Подробно и точно, как вы умеете.
— Джорджевич и Райкович — известные сутенеры.
— Да-да, постарайтесь объяснить, что мы занимаемся другим. А в примечание добавьте, что комиссар Пеззоли, который нам сплавил это дело — козел.
— Лучше я напишу: некомпетентен. Все-таки рапорт.
— Знаете, Морен, если бы за рапорты присуждали Гонкуровскую премию, вы бы ее получили наверняка.
— Нам будет вас не хватать.
— Ничего, придут другие, помоложе.
— Да, молодые подросли.
— Разве их с вами сравнишь? Что-то в вас есть, что заставляет забывать о вашей профессии.
— Это обаяние, милая Кэти, — свойство настоящих полицейских. Таких как мы с Симоном — больше нет.
— Вы что, не поняли? Этот мерзавец берет вас на понт!
— Я человек скромный, мне чужие титулы не нужны, так что «мерзавца» оставь себе.
— Мне немного стыдно за то, что я столько лет подавлял себя...
— О чем ты говоришь?
— Я говорю про маму.
— Так дело в твоей маме?
— Я должен, Сол. Я должен ей признаться.
— О Боже! Не надо! Ты ничего не должен этому ирландскому Волан-де-Морту!