Приготовься, потому что, убив в людях все человеческое, ты останешься с бесчеловечными людьми.
— У меня сломан нос, — говорю я.
— А у меня лодыжка, — слышу в ответ.
— Тогда лучше я подойду к тебе.
Приготовься, потому что, убив в людях все человеческое, ты останешься с бесчеловечными людьми.
— У меня сломан нос, — говорю я.
— А у меня лодыжка, — слышу в ответ.
— Тогда лучше я подойду к тебе.
— Тебе обязательно что-то делать? Чтобы почувствовать себя человеком?
Эван смотрит на меня как-то странно и задаёт вопрос, над которым я ещё долго думаю после его ухода:
— А тебе разве нет?
— Самое сложное — первые две с половиной секунды.
— А самое лёгкое?
— Последние две с половиной секунды.
— Она вернётся, — твёрдо проговорил Бен.
— Почему ты так уверен?
— Потому что у нас нет резервного плана.
«Ты собираешься уничтожить собственную цивилизацию. Ради чего? Ради какой-то девчонки?»
Может, вы думаете, что такая жертва могла подтолкнуть меня к мысли, будто я какая-то особенная? Не могла. Мне было жутковато. Как будто один из нас с прибабахом, и это не я.
Не вижу ничего романтичного в геноциде.