Жалость к людям унижает!
Даже у самого лютого зверя есть капля жалости. А у меня нет, значит, я не зверь.
Жалость к людям унижает!
У наших женщин философия такая:
«Если ты одна с ребенком, без копейки денег — не гордись. Веди себя немного поскромнее».
Они считали, что в Марусином тяжелом положении необходимо быть усталой, жалкой и зависимой. Ещё лучше — больной, с расстроенными нервами. Тогда бы наши женщины ей посочувствовали. И даже, я не сомневаюсь, помогли бы.
А так? Раз слишком гордая, то пусть сама выкручивается... В общем:
«Хочешь, чтоб я тебя жалела? Дай сначала насладиться твоим унижением!»
Обыкновенный смертный сочувствует тем, кто больше жалуется, потому что думает, что горе тех, кто жалуется, очень велико, в то время как главная причина сострадания великих людей — слабость тех, от кого они слышат жалобы.
В идеологическую, как я её называю, эпоху в Одессе было принято открывать дверь, не спрашивая, кто там. Мы были так бедны, что грабить нас было бесполезно, а значит, и бояться было нечего. Так вот в те времена по домам ходило множество нищих, которые стучались в квартиры и просили подаяние. Был день, когда я, вся измотанная какими-то хлопотами, пошла открывать дверь и, увидев очередного бродягу, разозлилась и перед его носом её захлопнула. Он, бедный, даже сказать ничего не успел, только открыл рот, набрал воздуху, и я на этом вздохе его оборвала. Казалось бы, ерунда, ничего страшного не случилось, он пошел в следующую квартиру и там получил то, что хотел, но этот момент намертво врезался мне в память. Этот его вздох и моё хлопанье дверью... Такое бывает с каждым из нас, когда мы не позволяем себе испытать жалость, а потом чувствуем угрызения совести.
— Он ведь пытает меня. Каждый день, брат. Один занимается этим лично, поверь мне. Его фантазия безгранична. И так каждый день. Это, это... Не жизнь.
— Ну ладно.
— Не надо меня жалеть!
— Ну почему же все так говорят? Жалость — это прекрасно. Люди хотят понять, что происходит с человеком, сопереживают, поэтому и жалеют.
Люди обычно жалеют слепых, считая их беспомощными калеками, но незрячий корзинщик вызывал не жалость, а, скорее наоборот, — восхищение и даже зависть. Жалость, это ведь бессильный укор судьбе, изувечившей человека, не давшей ему возможности быть деятельным и сильным. А если человек не плачется на злую недолю, а, напротив, посмеивается над ней, изобретая сотню путей вместо одного-единственного, закрытого для него? И вот его-то возьмутся жалеть люди, на самом деле во всём ему уступающие?..