Он всегда подходил к старым загадкам, как будто они совершенно новые.
Люди чистой науки работают над тем, что увлекает их, а не над тем, что увлекает других людей.
Он всегда подходил к старым загадкам, как будто они совершенно новые.
Люди чистой науки работают над тем, что увлекает их, а не над тем, что увлекает других людей.
— Вы должный понять, — сказал доктор Брид. — Что у всех людей процесс мышления одинаков. Только ученые думают обо всем по-одному, а другие люди — по-другому.
— Господи, вот вам жизнь! Да разве её хоть чуточку поймёшь?
— А вы и не старайтесь. Просто сделайте вид, что вы всё понимаете.
— Это очень хороший совет.
И он галантно провозгласил тост:
— За наших жен и любовниц! — воскликнул он. — Пусть они никогда не встречаются.
Тигру надо жрать,
Порхать — пичужкам всем,
А человеку спрашивать:
«Зачем, зачем, зачем?»
Но тиграм время спать,
Птенцам лететь обратно,
А человеку — утверждать,
Что все ему понятно.
Никогда не встречал человека, который настолько не интересовался бы жизнью. Иногда мне кажется: вот в чем вся наша беда — слишком много людей занимают высокие места, а сами трупы трупами.
От её точных прикосновений вспыхивали лампочки, крутились колёса, бурлила жидкость в колбах, звякали звонки.
— Волшебство, — сказала мисс Пефко.
— Мне жаль, что член нашей лабораторной семьи употребляет это заплесневелое средневековое слово, — сказал доктор Брид. — Каждое из этих пособий понятно само по себе. Они и задуманы так, чтобы в них не было никакой мистификации. Они — прямая антитеза волшебству.
— Но что вообще священно для боконистов?
— Во всяком случае, насколько я знаю, даже не бог.
— Значит, ничего?
— Только одно.
— Океан? Солнце?
— Человек. Вот и всё. Просто человек.