Глубокие мысли — это железные гвозди, вогнанные в ум так, что ничем не вырвать их.
Мысли – не речка, плотиной не перегородишь; пусть текут.
Глубокие мысли — это железные гвозди, вогнанные в ум так, что ничем не вырвать их.
Настоящие друзья как алмазы — дороги и редки. Ложные друзья словно осенние листья — они повсюду.
Несокрушимая добродетель и праведное богатство — словно сухие дрова, что питают пламя мудрости; уступчивость и умаляющая честь трусость — подобны воде, что заливает пламя добродетели и открывает путь невежеству и мраку.
Философия идет не дальше вероятностей, и в каждом утверждении сохраняет в запасе сомнение.
С остроумием дело обстоит, как с музыкой: чем больше её слушаешь, тем более тонких созвучий желаешь.
Надеюсь, вы понимаете, что значит «думать хором»? Потому что мне, по правде говоря, это не ясно.
Мышление, а, как уже сказано, вера – то же мышление, как и мышление – та же вера, желали одарить свободой; мыслящие, то есть как верующие, так и разумные, должны стать свободными, для других же людей свобода была невозможна. Но свобода мыслящих – «свобода детей Божьих» и в то же время самая бессердечная иерархия или господства мысли, ибо я покоряюсь мысли. Если мысли свободны, то я – их раб, я не имею власти над ними и подчиняюсь им. Я же хочу пользоваться мыслями, хочу быть полон мыслей, но в то же время хочу быть без мыслей и вместо свободы мысли хочу стать свободным от мыслей.
И в конце концов понимаешь, что никто не способен по-настоящему думать ни о ком, даже в часы самых горьких испытаний. Ибо думать по-настоящему о ком-то — значит, думать о нём постоянно, минута за минутой, ничем от этих мыслй не отвлекаясь: ни хлопотами по хозяйству, ни пролетавшей мимо мухой, ни приёмом пиши, ни зудом.
— Я бы тебя должна ненавидеть. С тех пор как мы знаем друг друга, ты ничего мне не дал, кроме страданий...— Её голос задрожал, она склонилась ко мне и опустила голову на грудь мою.
«Может быть,— подумал я, ты оттого-то именно меня и любила: радости забываются, а печали никогда...»