Теперь можно не прятаться, это уже необязательно, дыши ровно, старик, докажи, что ты еще на что-то способен, какого черта, умирать, так с музыкой.
Вскоре я понял, что вбиваю в пол мокрые кусочки костей.
Теперь можно не прятаться, это уже необязательно, дыши ровно, старик, докажи, что ты еще на что-то способен, какого черта, умирать, так с музыкой.
Она дрожит, как последний лист на ветке умирающего дерева. Я не скрываю звук своих шагов. Она на мгновение замирает.
Остался один час — мой последний день на работе. Ранняя пенсия не моя идея, доктор настаивал: сердце барахлит. Я натираю свой полицейский жетон и заставляю себя привыкнуть к мысли о том, что вынужден буду с ним распрощаться. С ним и с тридцатью годами, когда я защищал, видел слезы, кровь, ужасы и победы. Я думаю об улыбке Эйлин, о толстых жирных бифштексах, которые она купила сегодня. И я думаю об одном деле, которое я не закончил. Где-то здесь должна быть маленькая девочка, страдающая в руках психопата.
— Я не умею разговаривать с людьми, но успокоить девушку у меня получается так же легко, как у паралитика сделать операцию на мозге гаечным ключом.
Я молчу о Нэнси, и где она. Меня сажают в одиночку. Это та цена, которую я должен заплатить. И я плачу. Нельзя спасти жизнь девочки, а потом бросить ее на съедение волкам.
— А я уже решила, что ты забыл обо мне. И о моих письмах тоже.
— Если бы не они, я бы не смог выжить. Но что делать дальше. Засадить сенатора Рорка? Конечно, если получится, то я смогу и Богу по морде врезать. Но ни один прокурор не пойдет против сенатора. Я убил его сына. Прервал его род. Рорк потерял наследника. Он сделает всё, чтобы отомстить мне. Отомстить через Нэнси. Он найдет ее, это неизбежно. Она не будет в безопасности, пока я жив. Но есть способ победить его...
Надо дать сердцу успокоиться и выпустить огонь из легких. Мои мышцы обещают мне в будущем страшные муки.
В глазах темнеет, ну да ладно. Хочется спать — не страшно, она в безопасности. Старик умирает, мэру теперь только сходить с ума...