— Я же просила повернуть самолёт. Почему ты меня не послушал? Теперь мы в восьми милях над Арктикой.
— Я сейчас пытаюсь тебя слушать, так что заткнись. Сердце в порядке. Грудь упругая.
— Я же просила повернуть самолёт. Почему ты меня не послушал? Теперь мы в восьми милях над Арктикой.
— Я сейчас пытаюсь тебя слушать, так что заткнись. Сердце в порядке. Грудь упругая.
— И оставь ее в покое!
— Если я оставлю ее в покое, ты вернешь мне ковер?
— Нет!
— ... а если я отстану с ковром, можно мне ее?
— Ты едва вышел. Ты же не успел все обдумать.
— Мне жаль. Мой уход коснется вас обоих... И Тринадцать... И носатого тоже.
— О, Господи! Какого чёрта?!
— Попалась!
— Ты специально пораньше проснулся и залез под кровать, чтобы меня напугать?!
— А ещё поставил будильник.
— Ты едва вышел. Ты же не успел все обдумать.
— Мне жаль. Мой уход коснется вас обоих... И Тринадцать... И носатого тоже.
— Ненавижу банкеты-репетиции почти так же сильно, как ненавижу свадьбы. И единственная причина жениться — защищать от хищников самку человека прямоходящего во время кормления грудью. А эти двое женятся только ради того, чтобы устроить пафосный банкет и заставить нас почувствовать себя нищебродами. Хотя мы и знаем, что через пару лет адвокаты будут распиливать их «Бентли».
— Отличный будет тост.
— Я же просила тебя избавиться от «смертоносной кошки».
— Ты видишь кошку?
— Я вижу кошачий туалет.
Хауc, указывая на свою трость:
— Я инвалид, доктор Кадди. Я не успеваю добежать до туалета.
— Собираешься подавать в суд?
— На диван, о который я запнулся?
— На Чейза.
— Уверен, у дивана сообщников не было.
— По крайней мере, три человека это видели.
— Массовая истерия.
— Я не позволю врачам избивать друг друга.
— Господи, а кого избили-то?!
— Это не для тебя, это для Чейза. Мне нужно знать, справляется он или ему нужна помощь.
— Чейз не мог никого избить. Он был со мной, когда я запнулся о диван.