Массовое мышление — это мышление тех, у кого на любой вопрос заранее готов ответ, что не составляет труда и вполне устраивает.
Цивилизация не дана нам готовой, сама себя она не поддержит. Она искусственна, требует художника, мастера.
Массовое мышление — это мышление тех, у кого на любой вопрос заранее готов ответ, что не составляет труда и вполне устраивает.
Цивилизация не дана нам готовой, сама себя она не поддержит. Она искусственна, требует художника, мастера.
Судьба демократии при любой ее форме и развитости зависит от мелкой технической детали — процедуры выборов. Остальное второстепенно.
Светлые головы — те, кто избавляется от фантасмагорических «идей», смотрит на жизнь в упор и видит, что все в ней спорно и гадательно, и чувствует, что гибнет. А поскольку жить как раз и означает чувствовать себя гибнущим, только признание этой правды приводит к себе самому, помогает обрести свою подлинность, выбраться на твердую почву. Инстинктивно, как утопающий, человек ищет, за что ухватиться, и взгляд его — трагический, последний и предельно честный, поскольку речь идет о спасении, — упорядочивает сумятицу его жизни. Единственно подлинные мысли — мысли утопающего. Все прочее — риторика, поза, внутреннее фиглярство. Кто не чувствует, что действительно гибнет, тот погибнет обязательно — он никогда не найдет себя, не столкнется со своей подлинной сутью.
Меньшинство — это совокупность лиц, выделенных особыми качествами, масса — не выделенных ничем.
Неприкаянная, невостребованная жизнь — больший антипод жизни, чем сама смерть. Жизнь — это обязательство что-то совершить, исполнение долга, и, уклоняясь от него, мы отрекаемся от жизни.
Жизнь лишь тогда неподдельна, когда всё в ней вызвано насущной и непреложной потребностью.
Мышление является принципиально не-предметной формой жизни, так как появляется в результате усложнения природы человека, которое произошло с появлением феномена Я, или, как любят говорить философы, разума, способности к намеренному формированию намерения. То есть особенность современного человека, по сравнению с первобытным и магическим, заключается в его способности, а, следовательно, необходимости, определять то намерение, которое будет формировать его жизнь.
Самое сложное — это сказать о простом. Наши мысли, чувства — привычны словам. Мы сами привычны словам, мы разбавлены ими до коктейля вечного внутреннего монолога. Мы создали слово, а слово переделало нас по собственной выкройке. И любой самородок мысли уже таит в себе прообраз грядущего слитка формулировки.