Иосиф Бродский. Набережная неисцелимых

Другие цитаты по теме

Слеза есть движение вспять, дань будущего прошлому. Или же она есть результат вычитания большего из меньшего: красоты из человека. То же верно и для любви, ибо и любовь больше того, кто любит.

Если это время года и не всегда усмиряет нервы, оно все-таки подчиняет их инстинктам: красота при низких температурах — настоящая красота.

Главное орудие эстетики, глаз, абсолютно самостоятелен. В самостоятельности он уступает только слезе.

И щурясь на солнце, я вдруг понял: я кот. Кот, съевший рыбу. Обратись ко мне кто-нибудь в этот момент, я бы мяукнул. Я был абсолютно, животно счастлив. Разумеется, через двенадцать часов приземлившись в Нью-Йорке, я угодил в самую поганую ситуацию за всю свою жизнь — или так мне тогда показалось. Но кот ещё не покинул меня; если бы не он, я бы по сей день лез на стены в какой-нибудь дорогой психиатрической клинике.

Любовь есть бескорыстное чувство, улица с односторонним движением. Вот почему можно любить города, архитектуру как таковую, музыку, мёртвых поэтов, или, в случае особого темперамента, божество. Ибо любовь есть роман между отражением и его предметом.

Любовь, в общем, приходит со скоростью света; разрыв — со скорость звука. Падение скорости от большей к меньшей и увлажняет глаз. Поскольку ты сам конечен, отъезд из этого города всегда кажется окончательным; оставив его позади, оставляешь его навсегда. Ибо отъезд есть ссылка глаза в провинцию прочих чувств; в лучшем случае в расселины и расщелины мозга.

Ибо глаз отождествляет себя не с телом, а с объектом своего внимания. И для глаза, по соображениям чисто оптическим, отъезд обозначает не расставание тела с городом, а прощание города со зрачком.

Так и удаление того, кого любишь, особенно постепенное, вызывает грусть, независимо от того, кто именно и по каким причинам реально движется. Сложилось так, что Венеция есть возлюбленная глаза. После нее все разочаровывает. Слеза есть предвосхищение того, что ждет глаз в будущем.

Ночью в незнакомых краях бесконечность начинается с последнего фонаря.

Я давно пришёл к выводу, что не превращать свою эмоциональную жизнь в пищу — это добродетель. Работы всегда вдоволь, не говоря о том, что вдоволь внешнего мира.

Похоже, счастье есть миг, когда сталкиваешься с элементами твоего собственного состава в свободном состоянии.

Если бы я согласилась искать в нем недостатки, я бы проиграла с вероятностью миллион процентов. Это дьявол неземной красоты. Черные-черные пряди волос небрежно лежали на лбу. Такие же черные глаза, словно два обсидиана, скрывали душу царевича. Говорят, что если посмотришь человеку в глаза, то поймешь его, но это был не тот случай. Сейчас я ощутила всю тяжесть его взгляда. Правильные черты лица, никаких шрамов на лице. Ни одного, что показывает то, что он в бой не рвется. Под хитоном были стальные мускулы. Но на его руках были едва заметные, почти затянувшиеся раны. Мармарский царевич был столь красив, что Нанна рядом с ним показалась бы бледной поганкой. Это не была просто красота, это было что-то большее. Мужественность, поза, в которой он стоит и взгляд повелителя…