Мне кажется, что в душе я заложил Машу кирпичами, как окно в стене. В душе лишь легкий сквозняк от новой дыры где-то в районе сердца — оттуда, откуда я наломал кирпичи.
Душа моя замерзает.
Душа моя — ледяной истукан.
Мне кажется, что в душе я заложил Машу кирпичами, как окно в стене. В душе лишь легкий сквозняк от новой дыры где-то в районе сердца — оттуда, откуда я наломал кирпичи.
Душа моя замерзает.
Душа моя — ледяной истукан.
– А вы меня и вправду любите, Виктор Сергеевич?
– Вправду, Маша. А ты меня?
– А я, наверное, без вас жить не смогу.
Я усмехаюсь, пряча лицо в капюшон штормовки. Сможешь, Маша. И я смогу без тебя. Вопрос – как? Раны-то заживают, но потери не восстанавливаются.
— Я правильно поступаю, вот.
— Поступаешь ты правильно, а выходит — дрянь.
Я знаю, что научить ничему нельзя. Можно стать примером, и тогда те, кому надо, научатся сами, подражая.
Я боюсь за неё. Я чувствую себя реанимацией, искусственным дыханием, её запасным сердцем.
Я человека ищу, всю жизнь ищу — человека в другом человеке, в себе, в человечестве, вообще человека.
Я чувствую, что очень многого не добрал. Мне мало.
Мне больно. Но я обречённо рад этой боли. Это — боль моей жизни.
Мосты — самое доброе изобретение человечества. Они всегда соединяют.
Все ухайдакались за день, все молчат. Но молчание у огня объединяет нас прочнее, чем все развеселые базары. Я знаю, что обозначает это молчание. Оно обозначает север, ночь, половодье, затерянность в тайге. Оно обозначает наше общее одиночество.