Люблю спать и есть, но меня бесит необходимость в этом.
Она садится на пол, чистит калоши и думает, что хорошо бы сунуть голову в большую, глубокую калошу и подремать в ней немножко... И вдруг калоша растет, пухнет, наполняет собою всю комнату...
Люблю спать и есть, но меня бесит необходимость в этом.
Она садится на пол, чистит калоши и думает, что хорошо бы сунуть голову в большую, глубокую калошу и подремать в ней немножко... И вдруг калоша растет, пухнет, наполняет собою всю комнату...
Тусклый свет в окне напротив
В утреннем бреду — калека.
Отдают свой сон работе
Два обычных человека.
Завтрак их тягуч и вязок,
Как ночная пелена.
Оставляет след алмазный
Уходящая луна.
Словно пазл, по кусочкам
Люди соберут себя,
«До свиданья» скажут ночи
И войдут в ворота дня.
Лучшие мои сны — истинные произведения искусства; а дневная жизнь — не более, чем их критический разбор.
Мне удивительный вчера приснился сон:
Я ехал с девушкой, стихи читавшей Блока.
Лошадка тихо шла. Шуршало колесо.
И слезы капали. И вился русый локон...
И больше ничего мой сон не содержал...
Но потрясенный им, взволнованный глубоко,
Весь день я думаю, встревожено дрожа,
О странной девушке, не позабывшей Блока...
Он заснул сладко и крепко, как могут спать только дети, не понимая, что ждет их еще впереди...
Подождать она хотела
До обеда; не стерпела,
В руки яблочко взяла,
К алым губкам поднесла,
Потихоньку прокусила
И кусочек проглотила...
Вдруг она, моя душа,
Пошатнулась не дыша,
Белы руки опустила,
Плод румяный уронила,
Закатилися глаза,
И она под образа
Головой на лавку пала
И тиха, недвижна стала...
Исчезла ты, и боль исчезла сразу,
Одна мечта в душе моей царит;
Все, в чем ты отказала, без отказу
Даст мне она: мечте неведом стыд.
Я наслажусь, и бред мой будет явью:
Ведь даже наяву блаженство — бред;
Зато от скорби я себя избавлю,
Во сне нет мысли — значит, скорби нет.