Теряю былую лёгкость...
— Откушать изволите?
— Как называется?
— Оладушки.
— Оладушки… оладушки… Где были? У бабушки. Селянка, у тебя бабушка есть?
— Нету.
— Сиротка, значит.
Теряю былую лёгкость...
— Откушать изволите?
— Как называется?
— Оладушки.
— Оладушки… оладушки… Где были? У бабушки. Селянка, у тебя бабушка есть?
— Нету.
— Сиротка, значит.
— Чё он меня всё пугает? Что меня пугать? У меня три пожизненных заключения. А как он с вами разговаривает? Вы, человек, достигший вершин лондонского дна! В конце концов, вы собираетесь быть принцем?
— Йес, итыс!
Жуткий город: девок нет, в карты никто не играет. Вчера в трактире украл серебряную ложку — никто даже не заметил: посчитали, что её вообще не было.
— Хочешь большой, но чистой любви?
— Да кто ж её не хочет?
— Тогда приходи, как стемнеет, на сеновал. Придешь?
— Отчего ж не прийти? Приду. Только уж и Вы приходите. А то вон сударь тоже позвал, а опосля испугался.
— Она не одна придёт. Она с кузнецом придет.
— Каким кузнецом?
— Дядей моим, Степан Степанычем. Он мне заместо отца — кузнец наш.
— А зачем нам кузнец? Не, нам кузнец не нужен. Что я лошадь, что ли? Зачем нам кузнец?
— Благословлять. Вы же изволите предложение делать?
— Так, свободна... Ступай, не видишь — играем.
— Русская речь не сложнее других.
— Абсолютно.
— Стыдитесь. Вот Маргадон — дикий человек...
— Ну куда хуже-то?
— И то выучил... Маргадон!
— Учиться всегда сгодится, трудиться должна девица, не плюй в колодец — пригодится. И как говорится.
Жакоб, мы отсюда не уедем никогда.... Мы погибнем. Я всё понял, Жакоб. Все пришельцы в Россию будут гибнуть под Смоленском.
— Маргадон, один надо было зарядить…
— А вы, оказывается, бесчестный человек, Маргадон.
— Конечно! Если б я был честный человек, сколько бы народу в Европе полегло! Ужас!
— Я знал, что буду неверно понят...
— Мы знали об этом.
— В благородство человеческое уже давно никто не верит.
— Ни один человек.
— А жаль...
— Не спится?
— Да... Вот. Люблю прогулки на рассвете.
— Сразу на двух конях? Седалища не хватит.