В том не любовь, кто буйством не томим
В том хворостинок отсырелых дым
Любовь — костёр, пылающий, бессонный…
Влюблённый ранен. Он неисцелим!
В том не любовь, кто буйством не томим
В том хворостинок отсырелых дым
Любовь — костёр, пылающий, бессонный…
Влюблённый ранен. Он неисцелим!
Любовь вначале ласкова всегда.
В воспоминаньях ласкова всегда.
А любишь – боль. И с жадностью друг друга
Терзаем мы и мучаем. Всегда.
Наша душа — это сосуд, который наполняется любовью и теплом тех, кто рядом с нами: родителей, учителей, друзей, а, может быть, и случайного попутчика в метро. Насколько мы готовы принять любовь ближнего? Понимаем ли мы, что любовь — это то, что делает живой нашу душу? А что мы станем отдавать взамен? Ведь если только брать любовь и не делиться ей, то даже эта живительная влага может прокиснуть. Вот тогда-то душа и становится маленькой, скукоженой и ни на что не способной, кроме обиды на весь белый свет.
Но оскорбленная любовь — тигрица, она не знает пощады, и даже самое доброе сердце тут бессильно.
Любовь похожа на американские горки: сначала вверх, потом вдруг вниз, и снова вверх, и снова вниз, а в конце блюешь прямо на себя!
Подумалось, что любовь, как радикулит: один раз не вовремя прогнешься, и все – не встанешь.
Изначальней всего остального — любовь,
В песне юности первое слово — любовь.
О, несведущий в мире любви горемыка,
Знай, что всей нашей жизни основа — любовь!
Любовь хороша в книгах, в театре и кино, а жизнь — не театр. Здесь пьеса пишется сразу набело, репетиций не бывает: все по-настоящему! И суфлер из будки не выглядывает, подсказок не дает, что дальше говорить, как действовать. Самому надо принимать решения, быть и автором, и режиссером, и актером, и гримером.
В сердечных связях, равно как и во временах года, первые холода бывают самыми ощутимыми.