Кейт Бернхаймер. Мать извела меня, папа сожрал меня

Другие цитаты по теме

... вы отыщете самый что ни на есть чудесный мир. Да, он жесток, и да, в нем случаются утраты. Там убийства, кровосмешения, глад и тлен — все это неотъемлемо от этих историй, как без этого не бывает и нашей жизни. Сказочный мир — он настоящий. В сказке содержатся чары, которые не фальшивы; их заклинанием вызывается защита тех, кому на земле грозит самая большая опасность. «Кроткие унаследуют…» — как говорилось в одной из самых первых историй, что я слышала в детстве. Тогда я в это поверила — верю и сейчас.

Я знаю одну планету, там живет такой господин с багровым лицом. Он за всю свою жизнь ни разу не понюхал цветка. Ни разу не поглядел на звезду. Он никогда никого не любил. И никогда ничего не делал. Он занят только одним: он складывает цифры. И с утра до ночи твердит одно: «Я человек серьезный! Я человек серьезный!» — совсем как ты. И прямо раздувается от гордости. А на самом деле он не человек. Он гриб.

Когда в жизни нет любви, в ней нет и жизни.

А ведь некоторые люди живут и даже не подозревают, что можно любить! Сколько угодно на свете таких людей, которые о любви только из книжек знают и фильмов, а сами не способны испытать это чувство... А бывают, что способны, но не знают об этом, потому что за всю жизнь не встретили своего единственного, предназначенного судьбой человека. Просто их дороги по жизни не пересеклись, вот и всё!

В двадцать лет он, наверное, был смешным и стеснительным, а тогда мне нравились совсем другие... сильные... смелые... покоряющие.

Будь жизнь долгим сном, чувство стало бы её берегом.

Мы должны жить сердцем, независимо от того, что мы делаем — пишем ли музыку, играем, работаем — надо делать это с сердцем, и это будет правильно.

Дорогой мой, я жду тебя. Как долог день в темноте! Или прошла неделя? Костер погас... мне ужасно холодно... я должна выползти наружу, но там палит солнце. Боюсь, я зря трачу свет лампы на рисунки и на это письмо. Мы умираем... мы умираем... Мы умираем, обогащенные любовью, путешествиями — всем, что вкусили. Телами, в которые вошли, по которым плыли, как по рекам... страхами, от которых прятались, как в этой мрачной пещере... Хочу, чтобы все это оставило след на моем теле. Мы — истинные страны, а не те, что наносятся на карты, что носят имена могущественных людей. Я знаю, ты придешь. Придешь и отнесешь меня во дворец ветров. Это все, чего я хотела — отправиться в такое место с тобой, с друзьями... на землю без карт.

Лампа погасла, и я пишу в темноте...

— Если бы эти летчики ее знали хоть чуть-чуть, — сказал как-то раз Нелсон, — они бы даже в лифте с ней не поехали. Когда самолет взлетает, она каждый раз молится, чтоб он разбился. У нее вместо совести тяга к смерти, она родилась самоубийцей, чудо, что она вообще дожила до встречи со мной.

Думаю, я знаю чего хочу.

Я хочу увидеть это в его глазах.

Я хочу, чтобы его взгляд задержался на мне, уверенно и искренне, без примеси иных чувств. Без иронии, без шуток, без игр и обмана. Сейчас трудно найти кого-то, кто был бы искренен в своих чувствах.

Я не хочу, чтобы это было похотью, всего лишь похотью. Я не хочу, чтобы пришлось что-нибудь говорить. Я не хочу ни о чем думать, не хочу, чтобы мое смущение отвлекало меня. Хочу в абсолютной, полной тишине без сна смотреть в его глаза с искренним доверием. И засыпать, всё ещё глядя в них.