Как бездарно время потратило нас.
Замужем зажили эрогенные зоны
И стали колючей проволокой
И нейтральной полосой.
Так и жила в остывающем одиночестве.
Как бездарно время потратило нас.
Замужем зажили эрогенные зоны
И стали колючей проволокой
И нейтральной полосой.
Так и жила в остывающем одиночестве.
Живые очереди в нашем городе
Давно умерли.
Теперь у меня всё есть,
Но мало чего хочется.
И я брожу бездомной собакой
В старом парке,
И собираю в воздухе осколки времени,
В котором у меня ничего не было,
Но всё было.
Геометрией он [Лакид] занялся поздно; кто-то спросил: «Разве теперь время для этого?» — «Неужели еще не время?» — переспросил Лакид.
Истинная боль никогда не ощущается сразу. Она похожа на чахотку: когда человек замечает первые симптомы, это значит, что болезнь уже достигла едва ли не последней стадии.
— Что ее [жизнь] уничтожило?
— Время, просто время. Сейчас все умирает, все великие цивилизации погибли. Это не ночь, ведь звезды перегорели и погасли навсегда.
Я думал о времени, точнее, об утекающем в песок времени, о его необъятности, о том, каким тягучим и пустым может быть всего один час.
У него времени вообще нет. То есть наоборот. У него времени так много, что оно ему не нужно. А значит, его как бы и нет…