А что, если классовая философия окажется не ключом ко всем загадкам жизни, а только отмычкой, которая портит и ломает замки?
Люди, которых понимаешь сразу, люди без остатка — неинтересны. Человек должен вмещать в себя, по возможности, всё, плюс — ещё нечто.
То, что называется сложностью в химии, — вполне законно, а то, что принимается за сложность в характере человека, часто бывает только его выдумкой, его игрой. Например — женщины…
Ты в бабью любовь — не верь. Ты помни, что баба не душой, а телом любит. Бабы — хитрые, ух! Злые. Они даже и друг друга не любят, погляди-ко на улице, как они злобно да завистно глядят одна на другую, это — от жадности всё: каждая злится, что, кроме её, ещё другие на земле живут.
— Петербург — многоликий город. Видите: сегодня у него таинственное и пугающее лицо. В белые ночи он очаровательно воздушен. Это — живой, глубоко чувствующий город.
Клим сказал:
— Вчера я подумал, что вы не любите его.
— Вчера я с ним поссорилась; ссориться — не значит не любить.
... в каждом человеке можно обнаружить простенький стерженек, на котором человек поднимает флаг своей оригинальности.
Либертэ, эгалитэ, а — баб в депутаты парламента не пускают, — ворчливо заметила Марина.
Любовь и смерть — в этих двух тайнах скрыт весь страшный смысл нашего бытия, всё же остальное — только неудачные, трусливые попытки обмануть самих себя пустяками.
У Клима Самгина Москва не вызывала восхищения; для его глаз город был похож на чудовищный пряник, пестро раскрашенный, припудренный опаловой пылью и рыхлый.
Вполне допустимо, что чрезмерно развитый мозг есть такое же уродство, как расширенный желудок или непомерно большой фаллос.
Cлайд с цитатой