За что ты любишь — найдётся оправданий столько,
Но ни одной причины.
Всё причиняет нам боль.
За что ты любишь — найдётся оправданий столько,
Но ни одной причины.
Всё причиняет нам боль.
Боль...
Эти слова возвращаются к тебе,
И боль все увеличивается,
Нельзя исцелить,
Когда ты ранишь человека словами острыми как нож...
Я никогда не думала об этом.
Обидчику бывает тоже больно...
— Думаю, время каждому из нас жить своей жизнью.
— Думаешь, что ты лучше всех и вся, не так ли? Что ты неприкосновенен? Ты просто человек, Эндрю. Больной, слабый человек. Однажды ты проснешься и вся боль, что ты причинил людям — вернется к тебе.
Не в моих правилах сдаваться, но, похоже, пришло время... Порой нам приходится принимать решения сквозь боль, чувствовать себя разбитыми и опустошенными, и поступать не так, как хочешь, а как нужно.
В день нашей свадьбы я прошу у тебя подарок — отдай мне свою боль, пусть она будет моей...
Душа летела над лужами,
Но не апрель, я простужен был.
Твоим смертельным оружием
Видимо, сам я себя убил.
Мы находим жизнь слишком трудной для нас; она навлекает слишком много боли, череду разочарований, неосуществимые задачи. Мы не можем обойтись без успокоительных средств.
Ощущение, будто в груди сверлят огромную дыру, вырезают жизненно важные органы, оставляя глубокие раны, края которых потом долго пульсируют и кровоточат. Естественно, холодным рассудком я понимала: с лёгкими всё в порядке, однако хватала ртом воздух, а голова кружилась, будто отчаянные попытки ни к чему не приводили. Сердце, наверное, тоже билось нормально, но пульса я не ощущала, а руки посинели от холода. Свернувшись калачиком, я обхватила колени руками, казалось, так меня не разорвёт от боли.
Она любит жёсткий секс, боится нежности,
Никому её тело не клянется в верности.
Ходит в кино одна и никогда не плачет,
Для неё слово «люблю» ничего не значит.
Она всё чаще запрещает себе мечтать,
Звонит подругам всё реже — ей нечего сказать.
Слова и ласки совсем потеряли святость,
Его звонки давно уже не в радость.
Она мечтает раствориться в звездном небе,
Она мечтает стать свободной, как летний ветер,
Её тошнит от женских пустых разговоров,
От этих нескончаемых, лицемерных споров.
Со своими проблемами с собой наедине,
Постель, снотворное, спасение во сне,
На дне сердца, храня обиду и тоску,
Сжимает кулаки и повторяет: «Я смогу!»
— Смотри, брат! Эта тварь, наконец, познала страх!
— Не думаю, что этому чудовищу ведом страх. Но, быть может, ему ведома боль! Если оно начало сражаться столь отчаянно, мы на верном пути!