Это свойственно червю, свойственно и мне; мы оба пресмыкаемся, когда нам дают волю, но мы выпрямляемся, когда нам наступают на хвост.
Умен лишь тот из нас, кто так же глуп, как мы.
Это свойственно червю, свойственно и мне; мы оба пресмыкаемся, когда нам дают волю, но мы выпрямляемся, когда нам наступают на хвост.
Я принимаю ночь с её тёмными завесами — они всё равно будут отбелены рассветом. Принимаю утро с его неизвестными — день будет таким, каким я его увижу в себе, а не за окном.
Я напоминаю человека, который думает, что не может ходить и поэтому не встаёт с постели.
Люблю я своё несчастье. Оно составляет мне компанию. Порой, когда я временно счастлив, мне даже не хватает этой занозы. На хандру легко подсесть.
- Я никогда не была обласкана властью. Квартиру они мне не дали, хотя писательские дома строились вовсю. Дачу не дали, хотя строились и дачи. Я ходила по кабинетам, обивала пороги, но получали другие. Я была в стороне от генеральной линии партии. Я им не прислуживала. Я им — ничего, и они мне — ничего. Как бомж. Он свободен от государства, и государство свободно от него.
- Значит, вы — литературный бомж?
- Нет. Я кустарь-одиночка. Японский критик назвал меня «Господня дудочка». Вот я и дудела в свою дудочку и шла своей узкой тропинкой.