Все это время я старалась наставить меж нами всяческие преграды — теперь я хочу все их снести. Я старалась забыть твой образ — теперь хочу помнить тебя всегда. Старалась не слушать твой голос — теперь не хочу слышать никого другого. Я сделала выбор — вот и все; ты был моим, и я хочу сохранить тебя. — Ее лицо сияло так же, как глаза. — Сохранить тебя вот здесь. — Она умолкла и положила руку себе на грудь.
Одно то, что больше не нужно было слушать ее, невероятно усилило ее очарование. Она, конечно, болтала, как обычно, но это не имело значения, поскольку он более не делал никаких усилий, чтобы следить за ее словами, терпел звук ее голоса, как музыкальный фон для его мыслей.
Он с удовлетворением думал о том, что она из тех женщин, с которыми приятно появляться на публике. Бесспорно, приятно входить за ней в гостиные, следовать по проходу между рядами в театре, входить и выходить из вагона, говорить о ней самым разным людям: «моя жена». Все эти частности он облекал в одну приятную фразу: «Такой женщиной можно гордиться» — и чувствовал, что этот факт оправдывает и облагораживает его инстинктивное мальчишеское удовлетворение оттого, что любит ее.
Будто он и она смотрели на одно и то же с разных сторон, и сторона, которую видела она, вся была свет и жизнь, а он видел кладбище...
Я хочу, чтобы наша жизнь была как дом, в котором светятся все окна, чтобы гирлянды фонарей свисали с крыши и труб!
В этот момент, где бы она ни находилась, он знал, что укрыт в надежном убежище ее мыслей, и это знание превращало всякий другой факт в ничто, в тень. Он и она любили друг друга, их любовь разворачивалась над ними сводом, бескрайним, как день: во всем его солнечном пространстве не было щели, в которой притаился бы страх. Через несколько минут Дарроу будет с ней и, заглянув в ее глаза, обретет спокойствие. И тут же, пока не пришло время обеда, она предложит провести часок наедине в ее гостиной, где он будет сидеть у камина и смотреть на ее спокойные движения, смотреть, как синеватый отблеск на ее волосах сменится багряным, когда она склонится над огнем.
Хотелось бы нашагаться до одури — часами идти, преодолевая натиск сырого ветра, в исцеляющей темноте, затем возвратиться, шатаясь от усталости, и тут же завалиться спать.
Хотелось бы нашагаться до одури — часами идти, преодолевая натиск сырого ветра, в исцеляющей темноте, затем возвратиться, шатаясь от усталости, и тут же завалиться спать.
Cлайд с цитатой