— Глупец. Так ничему и не научился.
— Я не учусь. Это хроническое.
— Глупец. Так ничему и не научился.
— Я не учусь. Это хроническое.
— И это ты называешь «утрясли»?! Пойдем грабить тех, кто нас чуть не укокошил!
— Вот, кстати, насчет укокошивания. Не скажешь, кто нас только что чуть не взорвал?
— Это был запасной вариант, если бы вас не отпустили!
— Да нас просто не успели бы отпустить, ты сразу начал считать!
— Ну, что дальше будем делать? Что-нибудь хорошее? Что-нибудь плохое? Или — как пойдет?
— Тебе решать, звездный лорд.
— Или как пойдет!
— Знаете, я благодарен вам за то, что вы приняли меня и не держите зла. Отрадно знать, что у тебя есть... друзья. Ты, Квилл — мой друг.
— Спасибо.
— И тупой пень тоже мне друг. И зеленая блудница тоже мне дру...
— О боже! Да закрой рот!
Если хочешь знать, нормальные люди вообще других людей не едят, и те не обязаны их за это благодарить!
Прежде чем появиться на свет и прожить всего шесть дней, радуясь солнцу, личинка цикады проводит шесть лет под землёй. Ваш сын Уилфред все шесть лет в школе тоже находится в состоянии личинки, и мы до сих пор ждём, когда же он наконец вылупится из кокона.
— Джордж, — сказал он. — Дело касается моего сына.
— Молодого Артаксеркса Шнелля?
— Именно так. Он сейчас второкурсник университета Тэйта, и с ним там не всё в порядке.
Я прищурился:
— Он связался с дурной компанией? Залез в долги? Попался на удочку потрёпанной официантке из пивного бара?
— Хуже, Джордж! Гораздо хуже! — с трудом выговорил Антиох Шнелль. — Он мне сам никогда этого не говорил — духу не хватило: но ко мне пришло возмущённое письмо от его однокурсника, написанное строго конфиденциально. Старый мой друг, Джордж, мой сын — а, ладно! Назову вещи своими именами. Джордж, он изучает вычислительную математику!
— Изучает вычис... — Я был не в силах этого повторить. Старый Антиох Шнелль безнадёжно и горестно кивнул:
— И ещё политологию. Он ходит на занятия, и его видели с книгой.
— О Боже! — только и смог я произнести.
— Я не могу поверить такому про моего сына, Джордж. Если бы об этом услышала его мать, её бы это убило. Она очень чувствительна, Джордж, и у неё слабое сердце. Я заклинаю тебя старой дружбой, съезди в университет Тэйта и выясни, в чем дело. Если его заманили стипендией — приведи его в чувство как-нибудь — не для меня, а ради его бедной матушки и его самого.
На честность обижаются, а лицемерие воспринимают всерьез. Свою глупость ценят за легкость мысли, а сказанное великими мыслителями прежде считают личным себе же оскорблением.