Свои несчастья можно научиться принимать без ропота; но спокойно взирать на чужие несчастья, которые так часто кажутся незаслуженными, — на это способны только философы, одержимые совершенством абсолюта.
Хороший стиль не должен хранить следа усилий. Написанное должно казаться счастливой случайностью.
— Мы мечтаем о свободе... Но когда ее приносят на блюдечке с голубой каемочкой... Мы совсем не знаем, что с нею делать...
— А он сегодня философ.
— Наверное, задумался о пенсии.
Большинство из нас конфузится, когда нам говорят комплименты. Странно, что верующие воображают, будто богу приятно выслушивать комплименты, которые они раболепно ему расточают. В молодости у меня был друг, пожилой человек, часто приглашавший меня к себе погостить. Он был религиозен и по утрам собирал своих домочадцев и читал молитвы. Но в его молитвеннике были вычеркнуты карандашом все фразы, где восхвалялся бог. Он говорил, что нет ничего вульгарнее, чем хвалить человека в лицо, и, будучи джентельменом, не допускает, чтобы это могло нравиться богу — ведь он как-никак тоже джентельмен. В то время это казалось мне чудачеством. Сейчас я считаю, что мой друг был очень неглуп.
Будь легче, Баронне. Позволь своему разуму пораспутничать, как ему хочется. Засыпай с одной, просыпайся с другой — я имею в виду идеи, — покидай одну ради другой, ухаживай за всеми, не привязываясь ни к одной. Мысли — это женщины, Баронне, ими дышат, за ними бегают, от них хмелеют, а затем желание вдруг делает зигзаг, и мы отправляемся искать в другую сторону. Философия — это случайная связь, её ни в коем случае нельзя принимать за большую любовь. Побольше лёгкости, дружок Баронне, мысль должна быть не тяжелее пера. Разве мужчина когда-нибудь обладает женщиной? Разве человек когда-нибудь владеет истиной?
В больших городах люди напоминают камни, насыпанные в мешок: их острые края постепенно стираются, и они становятся гладкими, как галька.
Я не согласен с мнением, что нужно закрывать глаза на пороки знаменитых людей; по-моему, лучше, чтобы мы о них знали: тогда, помня, что мы не менее их порочны, мы все же можем верить, что и добродетели их для нас достижимы.
Я не вижу особой разницы между людьми. Все они — смесь из великого и мелкого, из добродетелей и пороков, из благородства и низости. У иных больше силы характера или больше возможностей, поэтому они могут дать больше воли тем или иным своим инстинктам, но потенциально все они одинаковы.
Если хотя бы один лентяй написал философский трактат, то все те, кого ошибочно считают философами, лопнули бы от зависти. Но как только лентяй садится писать трактат, он тут же перестает им быть. Вот такая неразрешимая проблема.
Cлайд с цитатой