Елена Генриховна Гуро

Другие цитаты по теме

Вянут настурции на длинных жердинках.

Острой гарью пахнут торфяники.

Одиноко скитаются глубокие души.

Лето переспело от жары.

Не трогай меня своим злым током...

Меж шелестами и запахами,

переспелого, вянущего лета,

Бродит задумчивый взгляд,

Вопросительный и тихий.

Молодой, вечной молодостью ангелов, и мудрый.

Впитывающий опечаленно предстоящую

неволю, тюрьму и чахлость.

Изгнания из стран лета.

Уже белые платьица мелькали,

Уж косые лучи хотели счастья.

Аристончик играл для танцев.

Между лип,

Словно крашеный, лужок был зеленый!

Пригласили: можно веселиться.

Танцевать она не умела

И боялась быть смешной, — оступиться.

Можно присесть бы с краешка, —

Где сидели добрые старушки.

Ведь и это было бы веселье:

Просмотреть бы целый вечер, — чудный вечер

На таких веселых подруг!

«Сонечка!» Так просто друг друга «Маша!» «Оля!».

Меж собой о чем-то зашептались —

И все вместе убежали куда-то!

Пахнет кровью и позором с бойни.

Собака бесхвостая прижала осмеянный зад к столбу

Тюрьмы правильны и спокойны.

Шляпки дамские с цветами в кружевном дымку.

Взоры со струпьями, взоры безнадежные

Умоляют камни, умоляют палача...

Сутолка, трамваи, автомобили

Не дают заглянуть в плачущие глаза

Проходят, проходят серослучайные

Не меняя никогда картонный взор.

И сказало грозное и сказало тайное:

«Чей-то час приблизился и позор».

Ах, маэстро паяц,

Вы безумны — фатально.

Отчего на меня,

на — меня?

Вы смотрите идеально?..

Отчего Вы теперь опять

покраснели,

что-то хотели сказать,

и не сумели?

Или Вам за меня,

за — меня? — Обидно?

Или, просто, Вам,

со мною стыдно?

Кто-то бродил без конца, без конца,

Танцевал и глядел в окна,

А оттуда мигала ему пустота...

Ха, ха, ха, — хохотали стекла...

Можно на крыше заночевать,

Но место есть и на площади!

В пирном сводчатом зале,

в креслах резьбы искусной

сидит фон Фогельвейде:

певец, поистине избранный.

В руках золотая арфа,

на ней зелёные птички,

на платье его тёмносинем

золоченые пчелки.

И, цвет христианских держав,

кругом благородные рыцари,

и подобно весенне-белым

цветам красоты нежнейшей,

замирая, внимают дамы,

сжав лилейно-тонкие руки.

Он проводит по чутким струнам:

понеслись белые кони.

Он проводит по светлым струнам:

расцвели красные розы.

Он проводит по робким струнам:

улыбнулись южные жёны.

И танцует кадриль котенок

В дырявом чулке,

А пушистая обезьянка

Качается в гамаке.

И глядят синие звезды

На счастливые мандарины

И смеются блесткам золотым

Под бряцанье мандолины.

Он доверчив, -

Не буди.

Башни его далеко.

Башни его высоки.

Озера его кротки.

Лоб его чистый -

На нем весна.

Сорвалась с ветви птичка -

И пусть несется,

Моли, моли, -

Вознеслась и — лети!

Были высоки и упали уступчиво

Башни!

Возлюбив боль поругания,

Встань к позорному столбу.

Пусть не сорвутся рыдания! -

Ты подлежишь суду!

Ты не сумел принять мир без содрогания

В свои беспомощные глаза,

Ты не понял, что достоин изгнания,

Ты не сумел ненавидеть палача!

Пляшут осенние листья,

при звездах корчатся тени.

Как пропал рыцарь Генрих,

расходилися темные силы,

души Сарацинов неверных:

скалы грызут зубами,

скрежещут и воют.

«Ангелом белым Пречистая Лилия,

ты, безгрешная Жертва Вечерняя,

Роза Эдемская,

Елизавета!»

Корчатся тени,

некрещеные души,

клубами свиваются, взвыв.