Вы, люди, такие забавные с этими вашими законами. А ведь сами их иногда нарушаете.
— Взгляните на этот мир — грехи, похоть — это дьявольские козни.
— Нет, нет, это мне не приписывайте, вы, люди, отлично справляетесь и без меня.
Вы, люди, такие забавные с этими вашими законами. А ведь сами их иногда нарушаете.
— Взгляните на этот мир — грехи, похоть — это дьявольские козни.
— Нет, нет, это мне не приписывайте, вы, люди, отлично справляетесь и без меня.
— Как ты думаешь, на работе я отличаюсь от того, какой я дома?
— Думаю, мы все на работе немного другие — пытаемся произвести наилучшее впечатление.
— Но как ты думаешь, на работе я пытаюсь быть нечестным?
— Тебе нравится работать?
— Да, очень нравится. Работа заставляет меня хотеть быть лучше, но если я не был таким раньше, тогда реально ли это вообще?
— По-моему, люди постоянно растут и меняются. Например, я — пятнадцать лет назад я была голой в «Джакузи».
— Все еще один из моих любимых фильмов.
— Что ж, суть в том, что я никогда не представляла себя детективом, матерью или человеком с таким количеством практичной коричневой обуви. Ощущение, что это правильно. Поэтому, думаю, если то, что ты делаешь и кто ты на работе, чувствуется правильным, тогда будь уверен — это так.
– О, ты признаёшь, что поносишь их?
– Поносить можно только тех, к кому ты неравнодушен, а меня они не волнуют.
— Слова Шарлотты заставили меня задуматься. Может быть, божественные создания и люди... Люци, может они не такие уж и разные?
— Ты имеешь в виду в постели? Все знают, мои умения исключительные, а вот твои...
— Я про правила рая и ада. Все стоит на подсознании людей, их мыслях о заслуженном. Что, если это относиться к нам всем?
— Ясно. Тебе уже хватит, алкаш.
— Да нет, послушай ты, потеряв крылья, я думал, что Отец меня наказывает. А потом думал, что ты мое испытание, что я помогаю сбившейся с пути душе и каким-то образом приду к спасению. Но Люци, я просто гадаю, Папа мне ничего такого не говорил.
— А когда Он вообще, хоть что-то нам говорил?
— Вот и я к тому, брат, что если Он хочет, чтобы мы сами себя судили? И мои крылья, твои крылья, твой дьявольский лик... Брат, а что если все это контролируем мы сами?
— Забота о людях всегда выходит боком. Чувства — это отстой. Это не я должна подвергаться пыткам.
— Ты эти пытки и устраиваешь.
— Да, так что, пожалуйста, доставь меня домой.
— Я не могу. И дело не в возможной реакции Отца. Я не могу потерять тебя, Мэйз. Только не тебя тоже.
— Что значит: «не меня тоже»?
— Детектив... Я видел, как она поехала с Пирсом. Вид у нее был счастливый. Я ведь этого и хочу, наверное, да? Ее счастья. Вот бы только намерения Пирса были чисты. В общем, я к тому, что ты права, чувства и люди — это отстой. Так что, хотя бы мы есть друг у друга.
– Ты собираешься меня наказать?
– Конечно. И не потому что отец промыл мне мозги, или я пытаюсь что-то доказать. Я наказываю, потому что у меня это хорошо выходит. И мне нравится, когда люди получают по заслугам. Это делает меня счастливым.
– Полагаю, лучшей причины не сыщешь.
– Поэтому я выношу тебе приговор. Мама, ты останешься здесь, на Земле, среди созданий, которых ты презираешь... как одна из них.
— Что? Дуешься, что я пыталась предать и убить тебя? Да ладно, месяц уже прошел!
— Нет, конечно, я тебе кто, человек, что ли?
... ее буквы, сияющие в лучах солнца, призваны символизировать неустанную бдительность лондонских стражей порядка, а отражение человека в них — напоминать, что ему не укрыться от их недремлющего ока.
Люди вольны решать что хорошо, а что плохо. Но к богам это не относится. И знаешь, почему? Потому что слово бога — закон.