Я ушел в леса. И вовсе не из чувства обиды на что-нибудь и не потому, что людская злоба причинила мне особую боль; но раз леса не идут ко мне, то я иду к ним. Вот и все.
Вечность — это просто время, которое не имеет еще формы, совсем еще не имеет никакой формы.
Пороки идут своим чередом, все кругом, как и добродетель, ничего не ново, все возвращается и повторяется.
Какое удовлетворение чувствуешь от сознания, что у тебя в кармане деньги, когда приходится ночевать под открытым небом.
Страна, которая существует только милостью соседей, не может служить примером ни для какой другой страны на свете.
Горевать? Это женское дело. Жизнь дана нам во временное пользование, и я с благодарностью принимаю этот дар. Бывали времена, когда у меня водилось золото, серебро, медь, железо и другие металлы, и было очень забавно жить на свете, гораздо забавнее, чем в уединении вечности; но забава не может продолжаться без конца. Я не знаю никого, кого не постигла бы такая печальная участь, как меня, и в то же время я не знаю никого, кто хотел бы примириться с этим. О, как эти люди катятся по наклонной плоскости! Но сами они в это время говорят: «Посмотрика, как я лезу вверх!» И после первого же юбилея они покидают жизнь и начинают прозябать. После того, как человеку минет пятьдесят лет, он вступает в семидесятые годы. И оказывается, что железо не раскалено больше и что его вовсе и не было… Но, Господи, Боже ты мой, глупость упорно продолжает утверждать, что железо было, и она даже воображает, что оно раскалено. Посмотрите-ка на железо! — говорит глупость, — посмотрите, ведь оно раскалено докрасна! Будто есть смысл в том, чтобы отгонять смерть еще в течение двадцати лет от человека, который уже начал понемногу умирать! Я этого не понимаю; но ты, вероятно, понимаешь это в своей беззаботной посредственности и во всеоружии своих школьных познаний. Однорукий человек может все-таки ходить, а одноногий может еще лежать.
Наступает день, когда молчание становится невыносимым, язык как бы пробуждается, начинает потягиваться, и вдруг рот раскрывается и из него вырываются какие-нибудь бессмысленные, идиотские слова...
Да… опыт меня умудрил…
Я прежде шагал так свободно, широко -
Теперь тяжело я ступаю, нет сил…
Но сердце… ах, сердце так хочет вперед!
И гонит огонь, но объемлет уж лед!
Давно уж я сладость покоя забыл…
Под вечер, тяжелому вздоху предтеча,
Спустился холодный туман.
Она сказала мне, что ей двадцать семь лет и что ей все опротивело и надоело, а больше всего ее учительство.
Но почему же она обрекла себя на такую жизнь? — О, просто из моды! — ответила она.
Cлайд с цитатой