Лорен Оливер. Пандемониум

Но всё дело в том, что во время бега всегда есть эта доля секунды, когда боль разрывает меня, когда я с трудом могу дышать и когда всё, что я вижу — это пятна цвета — и именно в эту долю секунды приходит боль, она очищает меня. Я замечаю что-то слева, вспышку цвета (золотисто-каштановые волосы, корона из пылающих листьев) — и я знаю, что если поверну голову, то увижу его рядом, смеющегося, наблюдающего за мной, протягивающего ко мне руки.

Конечно, я не поворачиваю голову, чтобы посмотреть.

Но однажды я это сделаю.

Однажды, я сделаю это, и он вернется, и все будет хорошо.

А до тех пор я бегу.

0.00

Другие цитаты по теме

Отталкиваю прочь мысли о моём кошмаре,

Отталкиваю мысли об Алексе,

Отталкиваю мысли о Ханне и старшей школе,

Толчок,

Толчок,

Толчок,

Старая жизнь мертва.

Но прежняя Лина тоже мертва.

Я похронила её.

Я оставила её за забором,

за стеной дыма и пламени.

Ты можешь построить свое будущее из чего угодно. Из какой-нибудь крошки или искры. Из желания двигаться вперед, медленно, один шаг за другим. Ты можешь построить на руинах просторный город.

... если смысл твоей жизни в том, чтобы просто плыть по течению, то это не жизнь. Я знаю, что весь смысл — причём единственный — в том, чтобы найти то, что для тебя важнее всего, и не отпускать это от себя, и бороться за это, и никому не позволить у тебя это отобрать.

Так больно и так сладостно быть рядом и в то же время не иметь возможности прикоснуться друг к другу.

Я думаю, что нам всем необходимы заклинания, истории, которые мы рассказываем самим себе. Они помогают идти вперед, жить дальше.

Я не представлял, что смогу когда-нибудь, в кого-нибудь влюбиться. Но, когда я думаю о тебе, мне больно. И я не могу больше выносить это. Все воспоминания, связанные с тобой, я не хочу хранить. Ты мне нравишься, но я не уверен, что смогу отпустить. Поэтому... откажись от меня ты.

... Когда боль наша минет, память о ней уже очарована воспоминаниями. Мы не меньше ведь любим места, где нам случилось страдать, разве только когда страдания были ничем не скрашены.

Коул слегка повернул меня вправо, заставив посмотреть в сторону двери, где столпился десяток детей, на лицах – все оттенки беспокойства. Я попыталась делать шаг, только вот ноги не шли.

– Тебе придется встать и пойти, Конфетка, – тихо сказал он, повернувшись спиной к наблюдателям. – Ты должна выйти отсюда. Не только для них, но и для себя. Давай. Ты должна выйти отсюда на своих ногах.

*****

– Я должна выйти отсюда сама… я должна выйти отсюда, – сказала я ему. Боль затуманивала мое сознание. – Я должна выйти отсюда. На своих ногах.

Гарри с Лиамом обменялись напряженными взглядами.

– Нам нужно чем-то ее перевязать, – начал Лиам, осматриваясь вокруг.

– На это нет времени, – покачал головой Гарри. – На точке есть врачи.

– Я должна выйти отсюда. – Мне было плевать, что в их глазах это выглядело полным безумием. Они должны были понять. Коул поймет… понял бы. Теперь Коул существовал только в прошедшем времени. Я зажмурилась

Любовь: простое слово, лёгкое, как дымка, не шире и не длиннее, чем остриё иглы. Да, именно остриё, лезвие, бритва. Оно пронзает самую середину твоей жизни, твоего мира, рассекая их на две части: до и после.

«До» и «после»... и «в течение» – мгновение не шире и не длиннее, чем остриё иглы.

Мы выбрали друг друга, и весь мир может идти к черту.