Ты в окошко не смотри,
Ты глаза свои протри,
Да ложись ты почивать
На пуховую кровать.
И не думать, и не знать,
Не бояться, и не ждать,
Радость я тебе дарю,
Ты забудешь грусть свою.
Ты в окошко не смотри,
Ты глаза свои протри,
Да ложись ты почивать
На пуховую кровать.
И не думать, и не знать,
Не бояться, и не ждать,
Радость я тебе дарю,
Ты забудешь грусть свою.
Околдован путник мой,
Будет мне служить одной.
Он забыл, зачем пришёл,
Счастье здесь своё нашёл...
Что за шум я слышу там?
Стонет ветер по ветвям.
Звук шагов и сердца стук,
Свою сеть прядет паук.
«Добрый путник, заходи,
Удивляться погоди.
Здесь в избушке есть вино,
Правда, горькое оно».
Помню, в молодости я думал, что смерть — явление телесное; теперь я знаю, что она всего лишь функция сознания — сознания тех, кто переживает утрату. Нигилисты говорят, что она — конец; ретивые протестанты — что начало; на самом деле она не больше, чем выезд одного жильца или семьи из города или дома.
Зачем любить кого-то, если я не любима?
Живые души вокруг, но все проходят мимо.
Неумолимо время бежит, она идет в никуда,
На сердце лед — зная, что никто не ждет,
Земля примет меня, как принимала других...
Она упала на снег, и в миг ветер затих,
Судьбу не изменить, замерзает ее тело.
Годы жизни, крест, надпись «Изабелла».
Если насмерть тебя заметёт,
Тебе приснятся друзья твои
Во сне почувствуешь их тепло,
Но ты не вспомнишь, что предал их!
Смерть — не конец, если мы продолжаем жить в своих детях и в будущем поколении. Ведь они и есть мы; а наши тела — лишь сухие листья на древе жизни.
Рука Сергея не дрогнула. Он знает, что он будет ещё убивать, он, Сергей, умеющий так нежно любить, так крепко хранить дружбу. Он парень не злой, не жестокий, но он знает, что в звериной ненависти двинулись на республику родную эти посланные мировыми паразитами, обманутые и злобно натравелнные солдаты.
И он, Сергей, убивает для того, чтобы приблизить день, когда на земле убивать друг друга не будут.