Я сам пришел. На третьи сутки.
Когда закончились банкноты.
Когда друзья и проститутки
осточертели до икоты.
Я сам пришел. На третьи сутки.
Когда закончились банкноты.
Когда друзья и проститутки
осточертели до икоты.
— Вы полагаете, что пьянство следует прославлять?
— Не более, чем что-либо другое.
— Разве алкоголизм не опасен?
— Дышать тоже вредно.
— Но ведь пьяницы несносны, разве нет?
— В большинстве — да. Как и трезвенники.
— Как же вы лечитесь?
— Народная медицина. Тоску от сволочной нашей жизни хорошо снимает водка, похмелье от водки облегчает портвейн, сушнячок от портвейна лучше промочить пивом, ну а от пива лечатся, понятно, — водкой.
Что мне оставалось делать? Лечь в постель, укрыться с головой и ждать. Рано или поздно все это должно было кончиться. Сердце у меня здоровое. Ведь протащило же оно меня через сотню запоев.
Мотор хороший. Жаль, что нету тормозов. Останавливаюсь я только в кювете…
Я укрылся с головой и затих.
— Кирик, ты после портвейна всегда, что ли, по утрам чай-то пьешь?
— Вы знаете, Сергей Петрович! Пьянство не надо расценивать как... как порок... как порок воли. Его надо расценивать как движение огорченной души!
– Я говорю только то, что видел, господин Зальцелла, – произнес он. – Я много чего вижу, вот так-то…
– И все через донышко бутылки.
Афоня в исполнении Куравлева получился настолько обаятельным, что на «Мосфильм» пришло немало возмущенных писем от жен пьющих особей. Особенно запомнилось одно, в нем дама из Омска спрашивала: «Товарищ режиссер, а вы сами когда-нибудь спали с пьяным сантехником?» В ответном письме я сознался, что не спал. Ни с пьяным, ни с трезвым.