– И как же ты охотишься?
– Убивать зверей гораздо легче, чем это. Можешь мне поверить. Хотя тебя я тоже, кажется, убиваю.
– А побыстрей убивать нельзя?
– Нет. Заткнись и жуй груши.
– И как же ты охотишься?
– Убивать зверей гораздо легче, чем это. Можешь мне поверить. Хотя тебя я тоже, кажется, убиваю.
– А побыстрей убивать нельзя?
– Нет. Заткнись и жуй груши.
— А потом, в тот же день, на уроке музыки учительница спросила, кто знает «Песнь долины», и ты сразу подняла руку. Учительница поставила тебя на стульчик и попросила спеть. И я готов поклясться, что все птицы за окном умолкли, пока ты пела.
— Да ладно, перестань, — говорю я, смеясь.
— Нет, это так. И когда ты закончила, я уже знал, что буду любить тебя до конца жизни... А следующие одиннадцать лет я собирался с духом, чтобы заговорить с тобой.
– Значит, с пяти лет ты совсем не обращал внимания на других девочек?
– Ничего подобного. Я обращал внимание на всех девочек. Просто для меня ты всегда была самой лучшей.
— У тебя... очень хорошая память, — говорю я, запинаясь.
— Я помню все, что связано с тобой, — отвечает Пит, убирая мне за ухо выбившуюся прядь. — Это ты никогда не обращала на меня внимания.
— Зато теперь обращаю.
— Ну, здесь-то у меня мало конкурентов. Мне снова хочется невозможного: спрятаться ото всех, закрыть ставни. Под ухом прямо-таки слышу шипение Хеймитча: «Скажи это! Скажи!» Я сглатываю комок в горле и произношу:
— У тебя везде мало конкурентов.
– Еще разок? Для публики?
Его голос не злой, он бесцветный, а это еще хуже. Я уже теряю своего мальчика с хлебом.
Я беру его руку, и мы идем к выходу, навстречу камерам. Я очень крепко держу Пита и боюсь того момента, когда мне придется его отпустить.
Я вздрагиваю, заметив, что кто-то смотрит на меня в нескольких дюймах от моего лица, но это всего лишь мое собственное отражение. Безумные глаза, впавшие щеки, спутанные волосы. Злобная. Одичавшая. Сумасшедшая. Теперь понятно, почему ко мне никто близко не подходит.
Пит глядит мне прямо в глаза и ободряюще сжимает мою ладонь. А может, это просто нервный спазм? Что ж, думаю я. В конце концов, нас двадцать четыре. Есть шанс, что кто-то убьет его раньше меня.
Музыка по части полезности для меня занимает место где-то между бантиками для волос и радугой. И то по радуге можно хотя бы погоду определить.