Час зачатья я помню неточно.
Значит, память моя однобока.
Но зачат я был ночью порочно,
И явился на свет не до срока.
Час зачатья я помню неточно.
Значит, память моя однобока.
Но зачат я был ночью порочно,
И явился на свет не до срока.
Стал метро рыть отец Витькин с Генкой,
Мы спросили: «зачем?» — Он в ответ:
«Мол, коридоры кончаются стенкой,
А тоннели выводят на свет».
Здесь зуб на зуб не попадал, не грела телогреечка.
Здесь я доподлинно узнал, почем она, копеечка.
И било солнце в три ручья, сквозь дыры крыш просеяно
На Евдоким Кириллыча и Кисю Моисеевну.
Она ему: Как сыновья? — Да без вести пропавшие!
Эх, Киська, мы одна семья, вы тоже пострадавшие.
Вы тоже пострадавшие, а значит обрусевшие. -
Мои — без вести павшие, твои — безвинно севшие.
Я ушел от пеленок и сосок,
Поживал — не забыт, не заброшен.
И дразнили меня «недоносок»,
Хоть и был я нормально доношен.
Пророчество папашино не слушал Витька с корешом:
Из коридора нашего в тюремный коридор ушел.
Да он всегда был спорщиком, припрешь к стене — откажется
Прошел он коридорчиком и кончил стенкой, кажется.
Маскировку пытался срывать я,
— Пленных гонят, — чего ж мы дрожим?
Возвращались отцы наши, братья
По домам, по своим да чужим.
Стал метро рыть отец Витькин с Генкой,
Мы спросили: «зачем?» — Он в ответ:
«Мол, коридоры кончаются стенкой,
А тоннели выводят на свет».
Не боялась сирены соседка,
И привыкла к ней мать понемногу.
И плевал я, здоровый трехлетка,
На воздушную эту тревогу.
Да не все то, что сверху от бога -
И народ зажигалки тушил.
И, как малая фронту подмога,
Мой песок и дырявый кувшин.
Но у отцов свои умы, а что до нас касательно,
На жизнь засматривались мы уже самостоятельно.
Все — от нас до почти годовалых
Толковищу вели до кровянки,
А в подвалах и полуподвалах
Ребятишкам хотелось под танки.
Не досталось им даже по пуле,
В ремеслухе живи не тужи.
Ни дерзнуть, ни рискнуть, но рискнули -
Из напильников сделать ножи.