Этот город полон одиноких девушек, таких как Я. Мечущихся от беспринципного разврата к многомесячному катастрофическому отсутствию секса. Нокаутирующих апатию шоколадными кексами. Втайне мечтающих об идеальном мужчине и точно знающих, что таких на свете нет. С мазохистской сосредоточенностью рассматривающих в увеличительном зеркале очередную — черт бы ее побрал — морщинку.
МОСКВА гостеприимна к одиночкам, охотно берет их под свое обманчиво мягкое крылышко.
Кое-что об облике Москвы. В первые дни я почти полностью поглощен трудностями привыкания к ходьбе по совершенно обледеневшим улицам. Мне приходится так пристально смотреть под ноги, что я мало могу смотреть по сторонам.
… Запомни: там, дома, у тебя есть ощущение, что всегда можно уехать… и есть направление, куда ехать. А тут этого ощущения не будет. Отсюда ехать некуда!… Только здесь предел…
О! Как пуста, о! как мертва
Первопрестольная Москва!
Ее напрасно украшают,
Ее напрасно наряжают...
Огромных зданий стройный вид,
Фонтаны, выдумка Востока,
Везде чугун, везде гранит,
Сады, мосты, объем широкий
Несметных улиц, — все блестит
Изящной роскошью, все ново,
Все жизни ждёт, для ней готово...
Но жизни нет!... Она мертва,
Первопрестольная Москва!
С домов боярских герб старинный
Пропал, исчез... и с каждым днём
Расчётливым покупщиком
В слепом неведенье, невинно
Стираются следы веков.
Для меня означенный Рай наступит в то самое мгновение, как в Москве исчезнут семечки.
Москва часто казалась ей, коренной столичной жительнице, двойственным городом — сквозь понятный, рациональный, легко постижимый внешний слой сквозил второй, непредсказуемый, живущий в своем темпе и по своим законам. Так и сейчас: откуда в седьмом часу вечера, в предпраздничной горячке за неделю до Нового года, вдруг взялось в воздухе это медлительное умиротворение, созерцательность большого сонного кота, грезящего, глядя суженными янтарными глазами на пламя свечи, горящей в темной комнате? Как будто что-то невидимое само по себе жило и дышало на этих улицах, где снег мгновенно превращался в сырую слякоть, где от бесконечной череды светящихся окон и вывесок он не был белым — только алым, голубым, зелёным, жёлтым...
Как она сказала тогда? «Это Москва, Мэтт... город чудес в стране чудес...» А Санкт-Петербург, имперский город, так не похож на Москву. Там была пряничная разноцветная иконопись, пропитанная ароматом ладана, разукрашенная золотом, — какая-то туземная архитектура! Там — магия врубелевского демона в Третьяковке, висячих садов декадентского ресторана посреди грязных улиц, чудовищного даже для стойкого британца мороза, скрипящего снега. Тут – прохладная, влажная и свежая весна, строгие как Верховный суд, классические здания, ажурные мосты. Красота этого города настолько изощрена, что кажется и строгой, и порочной одновременно. Тут люди изнемогают рассудком от полуночного света.
Сама Москва как биг мак. Люди в метро — это первая котлета, люди сверху — вторая котлета, деревья — листья салата, кольцевые дороги — кольца лука... Надо сваливать из Москвы, пока булочками не накрыли нас!
Многие думают, что красота – это счастливый билет, джекпот, сказочный золотой ключик, открывающий двери в такие реалии, куда дурнушкам путь заказан.
Это не так. Я бы выразилась даже более резко: красота – это клеймо, черная метка, которая мешает ее обладательнице построить конструктивные доверительные отношения с противоположным полом. Я имею в виду не скромные прелести русоволосых Аленушек, не вкрадчивое обаяние очаровательных тихонь, а яркую, усугубленную профессиональным уходом красоту, носительницей которой сама и являюсь.
Мужчины красавиц боятся, и аксиома эта проверена опытом моих приятельниц моделей. Красавицам не доверяют. Вниманию, которым они (то есть мы) всегда окружены, завидуют.
Он курил и слушал, как со стороны проспекта доносился ровный гул. Миша слушал его и думал, что так-то и звучит московская тишина.
Cлайд с цитатой