Лоренс Даррелл. Жюстин

Теперь ты живёшь в мире моих воображаемых измен. Если говорить начистоту, я была дурой, когда всё тебе рассказала. Последи за собой, какие допросы ты мне устраиваешь. Одни и те же вопросы по нескольку дней кряду. Малейшее расхождение — и ты уже вне себя. Ты же знаешь, что я никогда не повторяю историю дважды слово в слово. Разве это значит, что я лгу?

7.00

Другие цитаты по теме

Мы друг для друга – топоры, чтобы рубить под корень тех, кого по-настоящему любим.

В моей жизни есть нечто вроде Незаживленного Места, как ты это называешь, и я пытаюсь заполнить его людьми, происшествиями, недугами, всем, что попадает под руку. Ты прав, когда говоришь, что это лишь жалкое подобие истинной жизни, более мудрой жизни. Однако, хотя я уважаю твою науку и твои знания, я чувствую, что, если мне и суждено когда-нибудь примириться с собой, прежде я должна пробиться сквозь ошметки моей личности и спалить их дотла. Искусственным путем проблемы мои смог бы решить кто угодно — нужно только уткнуться в манишку к попу. Но мы, александрийцы, слишком горды для этого — и слишком уважаем веру. Это было бы нечестно по отношению к Богу, дорогой мой, и даже если я подведу еще кого-то (я вижу, как ты улыбнулся), я решила ни в коем случае не подвести Его, кем бы Он ни был.

Трудно противостоять желаниям сердца: если оно чего-то очень захочет, то купит все равно и заплатит душой.

Любовь не терпит равенства — как ты считаешь? Кто-то один всегда застит солнце и мешает — ей или ему — расти; живущего же в тени постоянно мучит жажда: бежать и обрести свободу тянуться к свету самостоятельно. Не здесь ли единственная трагическая составляющая любви?

Всё, на что я был годен, это любить её больше, чем она меня, — этой масти у меня всегда была полна рука.

Каждый мужчина частью — глина, частью — демон, и ни одна женщина не в силах вынести и то и другое сразу.

Я всегда была такой сильной. Может, именно сила и мешала мне быть по-настоящему любимой?

Кто, черт возьми, придумал человеческое сердце? Скажите мне, а потом покажите место, где его повесили.

Нет боли, сравнимой с мукой любить женщину, чье тело отвечает каждому твоему движению, но чье истинное «я» для тебя недоступно, — она просто не знает, где его искать.

... Я с удивлением понял, что пусть я все еще люблю ее и знаю, что никогда не смогу полюбить другую женщину, меня передергивает от мысли: а вдруг она вернется.