И перед младшею столицей
Померкла старая Москва,
Как перед новою царицей
Порфироносная вдова.
И перед младшею столицей
Померкла старая Москва,
Как перед новою царицей
Порфироносная вдова.
На берегу пустынных волн
Стоял он, дум великих полн,
И вдаль глядел. Пред ним широко
Река неслася; бедный чёлн
По ней стремился одиноко.
По мшистым, топким берегам
Чернели избы здесь и там,
Приют убогого чухонца;
И лес, неведомый лучам
В тумане спрятанного солнца,
Кругом шумел.
И думал он:
Отсель грозить мы будем шведу,
Здесь будет город заложен
На зло надменному соседу.
Природой здесь нам суждено
В Европу прорубить окно,
Ногою твердой стать при море.
Сюда по новым им волнам
Все флаги в гости будут к нам,
И запируем на просторе.
Москва... как много в этом звуке
Для сердца русского слилось!
Как много в нем отозвалось!
Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит,
Твоих оград узор чугунный,
Твоих задумчивых ночей
Прозрачный сумрак, блеск безлунный,
Когда я в комнате моей
Пишу, читаю без лампады,
И ясны спящие громады
Пустынных улиц, и светла
Адмиралтейская игла,
И, не пуская тьму ночную
На золотые небеса,
Одна заря сменить другую
Спешит, дав ночи полчаса.
Он очутился под столбами
Большого дома. На крыльце
С подъятой лапой, как живые,
Стояли львы сторожевые,
И прямо в темной вышине
Над огражденною скалою
Кумир с простертою рукою
Сидел на бронзовом коне.
Какая дума на челе!
Какая сила в нем сокрыта!
А в сем коне какой огонь!
Куда ты скачешь, гордый конь,
И где опустишь ты копыта?
О мощный властелин судьбы!
Не так ли ты над самой бездной
На высоте, уздой железной
Россию поднял на дыбы?
Красуйся, град Петров, и стой
Неколебимо как Россия,
Да умирится же с тобой
И побежденная стихия.
Москва — это город-мутант, и дети, которые в нем живут, — тоже мутанты. Детский мозг вряд ли может правильно воспринять и уложить в голове все, что он видит: рекламу с голыми женщинами, машину президента с черными шторами и мигалками, бомжей, проституток в огромном количестве. Поэтому у столичного ребенка достаточно изуродованное мировоззрение. А если взять нашу необъятную родину, там все совершенно по-другому. Там нет проблем восприятия, там есть проблема, что воспринять, там полный вакуум. Дети видят большой мир только в телевизоре. А в Москве и без него можно прожить.
В других землях писатели пишут или для толпы, или для малого числа. У нас последнее невозможно, должно писать для самого себя.
В ресторане, сев за столик, Мэтью сказал:
— Я тебя, наверное, подвел. Ты ослепительна, а я в джинсах и своем вечном черном блейзере, только рубашку поменял.
Варя и бровью не повела, только посмотрела на него чуть затуманенным взором, полным восхищения.
— Как ты ошибаешься. Это Москва, Мэтт. Тут женщин ценят только за красоту. А мужчин — только за успех. Лишь очень успешный и уверенный в себе мужчина может прийти в ресторан с красивой женщиной, одетой по-вечернему, а сам при этом быть в джинсах. Иного я от тебя и не ожидала. Если бы ты пришел в костюме, да ещё, не дай бог, с галстуком Hermes, ты бы меня разочаровал. Так одеваются лишь мужчины, которые стараются доказать, что они — кто-то.