— Скажи мне, или... или я не знаю, что может случиться!
— Теперь я понимаю, почему ты привез меня на Везувий — хочешь сбросить вниз?!
— Скажи мне, или... или я не знаю, что может случиться!
— Теперь я понимаю, почему ты привез меня на Везувий — хочешь сбросить вниз?!
— И ты тоже убирайся!
— Я у себя дома! Под супружеским кровом! Меня отсюда никто не сдвинет, даже карабинеры!
— Ты была публичной девкой — публичной девкой и осталась! Потаскуха!
— И ты можешь так говорить о своей жене!
— Что ты мне плетешь? О какой жене?
— О твоей! О сеньоре Сориано! Ведь я жена твоя!
— Какая ты мне жена?! Ты шлюха! За тебя никто не даст даже трех сольди, слышишь? Трех сольди!
— А эти негодяи тебе помогали! Я их убью! Я вас всех убью!
— Ну что ж! Устроим побоище!
— Где мой револьвер?
— Он в верхнем ящике комода, и, пожалуйста, не очень ройся — там выглаженные сорочки.
— Какие на мне тогда были туфли?!
— Вот оно что, пытаешься установить год по туфлям, а главного не помнишь...
— Какие на мне тогда были туфли?!
— Вот оно что, пытаешься установить год по туфлям, а главного не помнишь...
А, вот ты какой! Стоило мне сказать, что он студент, как ты сразу решил помогать ему, давать деньги, готов раскошелиться. Этому — все, а другим — ничего! Что же получилось бы? Этим бы ты настроил одного против другого! Не будь эгоистом, Доме, ты только о себе и думаешь!
Однажды вечером ты сказал мне: «Притворимся, что мы любим друг друга». Тогда я действительно любила тебя, а ты нет, ты притворялся. И вот, когда ты уходил, ты как обычно подарил мне 100 лир. Вот эти 100 лир, я записала здесь год, число. Потом ты, как всегда уехал, а когда вернулся — я была беременна. Тебе сказали, что меня нет, что я заболела и уехала в деревню. Этот уголок я оставлю себе, тот год, число... А это, возьми. Детей не покупают.
— Значит, по крайней мере, этот не может быть моим сыном!
— Если только он не родился семимесячным...
— Перчаточник — семимесячным? Такой здоровый парень?!