Дэн Уэллс. Мистер Монстр

Другие цитаты по теме

— Хочешь поговорить о своей съехавшей крыше, фрик? О том, каково выпускать людям кишки? Тебя каждую неделю таскают в полицейский участок, Джон. Когда тебя арестуют, ведь нельзя же, чтобы психи свободно ходили по улицам?

Он сорвался на крик, и к нам начали подходить другие ребята. Это было что-то новенькое — так я его еще не заводил.

— Ты очень наблюдателен, — сказал я, пытаясь подобрать что-нибудь приятное.

Больше ничего не приходило в голову, но мистер Монстр уже нашептывал мне слова, и они вырвались, прежде чем я успел их остановить.

— Подумай об этом немного иначе, Роб: либо ты ошибаешься, и тогда все, кто смотрит на тебя, думают, что ты идиот, либо ты прав — и в таком случае угрожаешь опасному убийце. Как ни крути, это не очень умно.

— Ух ты! — восхитился я. — Ты издеваешься над его покойным отцом?

— Заткнись, — буркнул Роб.

— Значит, ты стал таким смелым, потому что кто-то убил его отца, — продолжил я. — Отважное заявление, Роб.

— А ты — гомик, — ответил он, хлопнув меня комиксом по груди.

— Ты в курсе, что первые признаки гея — писклявость и гомофобия?

— Ты к обществоведению подготовился? — спросила она.

Обществоведение было у нас единственным общим уроком, а потому эта тема всплывала довольно часто.

— Вроде бы да, — ответил я. — Я не хотел читать главу о давлении со стороны ровесников, но некоторые друзья меня убедили.

У меня возникло головокружительное ощущение, будто я — не я, а кто-то другой, словно я вышел из шкуры Джона Кливера. Я стал Борисом, а у Бориса не было тех проблем, от которых страдал Джон.

Брук стала в моей жизни настоящей аномалией, запутанным узлом, из-за которого все пошло наперекосяк: все планы, все правила. С любой другой девчонкой я бы и говорить, конечно, не стал, а приснись она мне, я бы на целую неделю запретил себе думать о ней. Это было безопасно, я так привык.

Но из-за возникшей ситуации рамки моих правил растянулись как резиновые, иначе навязанная мне Брук в них не вмещалась. Я составил длинный список исключений, чтобы попасть в пространство между «игнорировать ее полностью» и «похитить, угрожая ножом».

Мои правила создавались, чтобы не выпускать мистера Монстра, но дело в том, что у них имелся сильный побочный эффект: я и сам оставался в стороне от жизни. У человека, заставляющего себя не замечать интересных ему людей, обычно не водятся друзья. Прежде меня это не особо огорчало, и я с удовольствием игнорировал мир со всеми его искушениями. Но у мамы на сей счет были другие соображения, и теперь, принимая активное участие в лечении моей социопатии, она загоняла меня в такие ситуации, из которых я не видел выхода. Она утверждала, что единственный способ приобретения социальных навыков — это общение. И еще она знала, что мне нравится Брук, а потому сталкивала нас при каждом удобном случае. Когда мне дали временное водительское удостоверение, мама придумала такую уловку: она взяла в кредит машину, а родителям Брук сказала, что я могу каждое утро возить девочку в школу. Им это понравилось: во-первых, ближайшая остановка автобуса находилась в восьми кварталах; во-вторых, они не знали, что мне снится по ночам, как я бальзамирую их дочь.

Я прекратил готовить мясо шесть недель назад, потому что это рушило всю идею. Вместо того чтобы отвлекать меня от мыслей о трупах, оно, напротив, только и наводило меня на эти мысли, стоило мне начать отбивать мягкое красное мясо или погрузить пальцы в массу говяжьего фарша. Я вообще перестал есть мясное.

Третьей тайной был сам старый добрый мистер Монстр. Он оказался как нельзя кстати, когда требовалось убить демона или заманить в ловушку, угрожая его жене. Но как объяснить это копам?

«Я остановил сверхъестественные силы, в которые вы не верите и подтвердить существование которых я не способен. Для этого я обратился к моему внутреннему серийному убийце и поколотил старушку так, что она вырубилась. Вынести мне благодарность можете позже».

Я повернулся, только теперь поняв: вместо того чтобы позаботиться о Брук, я накинулся на того, кто ей угрожал. Точно так же я поступил, когда имел дело с демоном. Я даже не помог ей встать на ноги.

«Что правильнее? — спрашивал я себя. — Помочь хорошим ребятам или расправиться с плохими? Я не знаю, что делать.

Я не знаю, к плохим или хорошим принадлежу сам».

Вот в чем дело, вот что пугало меня. Он сам: его слова, позы, даже то, как он улыбался.

Он был вылитый отец.

Такое же общительное, шутливое поведение — при полном безразличии к людям. Отчужденность. Он настолько любил себя, что ни для кого больше не оставалось места: мы были аудиторией для его шуток, зеркалом, отражающим его поступки, но не друзьями и не семьей.