— Ты не умеешь любить. Ты никогда не бросаешься в омут.
— Зато ты — всегда. Вот почему тебя вечно кто-то спасает.
Потерял навсегда – безвозвратно. Нельзя уже более надеяться, что она просто ошиблась, запуталась, что она еще может опомниться и вернуться. Хорошо знать все до конца, особенно когда разыгравшееся воображение начнет снова затемнять рассудок. Мягкая, неумолимая, безнадежно грустная химия! Сердце, однажды слившееся с другим, никогда уже не испытывает того же с прежней силой.
Она была очень хороша, и он знал, что любит её. Она не была прекрасна, как статуя или картина; она была прекрасна, как луг, овеваемый ветром. В ней билась жизнь, та самая жизнь, которая, случайно столкнув две клетки в лоне матери, создала её именно такой.
— ... Смотри, там наверху закоченели голые звезды. До чего быстро замерзаешь, когда остаешься одна! Даже в жаркую погоду. А вдвоем — никогда.
— Можно и вдвоем замерзнуть.
— Нам с тобой это не угрожает.
— Разумеется...
Ты любишь буйную игру крови, но твое сердце остается пустым, ибо человек способен сохранить лишь то, что растет в нем самом. А на ураганном ветру мало что может произрастать.
— Любовь — это когда люди принадлежат друг другу. Навсегда.
Навсегда, подумал он. Старая детская сказка. Ведь даже минуту и ту не удержишь!
Раньше было не так: человек был более уверен в себе, он имел какую-то опору в жизни, он во что то верил, чего-то добивался. И если на него обрушивалась любовь, это помогало ему выжить. Сегодня же у нас нет ничего, кроме отчаяния, жалких остатков мужества и ощущения внутренней и внешней отчуждённости от всего. Если сегодня любовь приходит к человеку, она пожирает его, как огонь стог сухого сена. Нет ничего, кроме неё, и она становится необычайно значительной, необузданной, разрушительной, испепеляющей.
И любовь наша сохранится чистой, как пламя… Она не превратится в кухонный очаг, на котором варят капусту к семейному обеду.
Тебя держит сама любовь, а не человек, случайно носящий её имя. Ты ослеплён игрой воображения, разве можешь ты судить и оценивать? Любовь не знает ни меры, ни цены.
— За кого ты меня принимаешь, Жоан? — сказал он. — Посмотри лучше в окно, на небе сплошь — багрянец, золото и синева... Разве солнце спрашивает, какая вчера была погода? Идет ли война в Китае или Испании? Сколько тысяч людей родилось и умерло в эту минуту? Солнце восходит — и все тут. А ты хочешь, чтобы я спрашивал! Твои плечи, как бронза, под его лучами, а я еще должен о чем-то тебя спрашивать? В красном свете зари твои глаза, как море древних греков, фиолетовое и виноцветное, а я должен интересоваться бог весть чем? Ты со мной, а я, как глупец, должен ворошить увядшие листья прошлого? За кого ты меня принимаешь, Жоан?
Она отерла слезы.
— Давно уже я не слышала таких слов.
— Значит, тебя окружали не люди, а истуканы.
Cлайд с цитатой