врачи

— Я уже скучаю по нему.

— Нет, он не умер. Пока мы помним его, он будет жить. Его дух не умрет, но только, если ты сохранишь его.

— И как я это сделаю?

— Стань великим врачом.

— Ты интересуешься медициной больше, чем кто-либо из моих пациентов.

— Я приехал учиться у Авиценны.

— Откуда ты о нем узнал?

— Мне сказали, что он величайший целитель в мире.

— Ну это вряд ли, он обычный врач.

— Ты его знаешь?

— С каждым днем узнаю все лучше.

Жаль, что врач в силу своей профессии не всегда может говорить то, что думает.

Преимущество профессии врача в том, что мы привыкли распознавать, когда люди нам лгут.

Одно из двух — или пациент жив, или он умер. Если он жив — он останется жив или он не останется жив. Если он мертв — его можно оживить или нельзя оживить.

Скажите мне, почтеннейший жрец науки, какой ученый открыл, что при грудных болезнях дамам бывают полезны частые посещения молодого врача? Это великое открытие! Великое! Куда оно относится: к аллопатии или гомеопатии?

Мы живем в таком мире, который невольно засасывает, каждый несет в себе моральные язвы и шрамы того класса, выходцем из которого он является. Нас породило и изуродовало общество, в котором даже здоровье человека становится предметом купли и продажи.

Нейрохирурги иногда сравнивают операцию на аневризме с обезвреживанием бомбы, хотя в данном случае требуется совершенно другая разновидность смелости, ведь риску подвергается жизнь пациента, а не врача.

Ошибку может совершить каждый, и все мы прекрасно понимаем это. Проблема в том, что, когда ошибку совершают врачи вроде меня, последствия для пациента могут быть катастрофическими.

Я понимаю, что нужно смириться с такими вещами, — неуклюже продолжил я. — Но никому, никому, кроме нейрохирурга, не суждено понять, каково это — каждый день, (порой на протяжении нескольких месяцев) заставлять себя снова и снова приходить в палату, чтобы увидеть человека, которого ты сделал инвалидом, чтобы столкнуться лицом к лицу с его семьей, которая когда-то верила в тебя.