Меня уже ничто не огорчит,
И ничему на свете я не рад.
По нраву лишь, как прежде, созерцать
Пылающий на западе закат.
Меня уже ничто не огорчит,
И ничему на свете я не рад.
По нраву лишь, как прежде, созерцать
Пылающий на западе закат.
Я знатен — и люди чтут меня. Но то, что они чтут, — это высокая шапка и широкий пояс. Я унижен — и люди презирают меня. Но то, что они презирают, — это холщовый халат и соломенные сандалии. Но ведь в действительности люди меня не чтут — чему же мне радоваться? Они в действительности меня не презирают — чему же мне огорчаться?
Не огорчайся, когда тебя перестали замечать друзья. Огорчайся, когда перестали замечать враги.
И имейте в виду, если ничего не выйдет, я не расстроюсь. Вернее, не слишком расстроюсь, по крайней мере обещаю не помереть от расстройства.
Аристотель сказал:
— Глупец не испытывает огорчений от скудости своего ума, подобно тому как пьяница не чувствует шипа, который вонзился ему в руку.
Почему огорчения убивают больше людей, чем работа? Потому что больше людей огорчается, чем работает.
Чтобы человек стал мудрее, его надо эмоционально раскачать. А раскачать его можно только на весах: огорчение — радость. Других весов нет. В состоянии, застывшем в одной из этих крайностей, он думать не будет. Просто не пожелает думать.